Ямаси

Ямаси, Yamasee — исчезнувшее племя индейцев, проживавшее на океанском побережье современных штатов Джорджия и Южная Каролина близ реки Саванна, а позднее также на северо-востоке Флориды. С конца XVI века испанцы начали основывать свои миссии по территории вождества Гуале, и позднее включили племя гуале в приходы (миссии) провинции Гуале. В 1670-е годы агрессивное племя весто вынудило ямаси покинуть реку Саванна и мигрировать на юг. С 1675 г. ямаси регулярно упоминаются в записях испанских миссий провинций Гуале (ныне побережье в центральной части штата Джорджия) и Мокама (ныне юго-восточная Джорджия и северо-восточная Флорида). Ямаси, впрочем, не спешили переходить в христианство и не смешивались с индейцами-христианами Испанской Флориды.

Нападения пиратов (в основном британских) на испанские миссии вынудили ямаси снова мигрировать. Некоторые переселились во Флориду, другие вернулись на реку Саванна после того, как племя весто было уничтожено, где стали союзниками провинции Южная Каролина. Те же, кто переселился во Флориду, всё чаще конфликтовали с испанцами, и после неудачного восстания в 1687 г. также бежали в Южную Каролину, где им было позволено поселиться.

В течение нескольких десятилетий ямаси и каролинские колонисты совершали набеги для захвата рабов на индейцев, союзных испанцам, и атаковали Сент-Огастин во Флориде. В 1715 г., однако, ямаси стали нападать и на колонистов Южной Каролины, что стало причиной Ямасийской войны (en:Yamasee War), длившейся до 1717 года. К ямаси присоединились и многие другие пленема. В 1716 г. племя чероки заключило союз с Южной Каролиной и напало на племя маскоги. Это стало поворотным моментом в войне. Ополченцы Южной Каролины не могли справиться с мощным племенем маскоги, но получив передышку благодаря помощи чероки, они разгромили ямаси в битве при Солкехатчи на реке Комбахи.

Позднее ямаси мигрировали в область близ современного города Сент-Огастин в штате Флорида, где они в союзе с испанцами выступили против англичан. В 1727 г. англичане напали на селения ямаси и уничтожили многих членов племени. Это событие, а также конфликты с племенем маскоги сильно сократили население ямаси. Выжившие ямаси были ассимилированы семинолами — племенем, которое возникло из смешения индейцев с беглыми африканцами и белыми в XVIII веке.

Стивен Дж. Оутис (Steven J. Oatis) и ряд других историков описывают ямаси как многоэтничную смесь остатков различных индейских племён, в том числе гуале, «Ла-Тама», апалачи, ковета и кассита-крик. Честер Б. ДеПраттер писал, что в Нижних поселениях ямаси обитали в основном носители языка хитчити, а в Верхних поселениях — гуале.

Язык

О ямасийском языке сохранилось мало сведений. Фрагменты языка сохранились в записях миссионера Доминго Баэса. Дего Пенья в 1716—1717 гг. слышал, что племя таскеги (en:Tuskegee) также говорило на ямасийском языке (Hudson 1990).

Ханн (Hann, 1992) считает, что ямасийский язык относился к маскогским, опираясь при этом на колониальный отчёт о том, что ямаси шпионили в посёлке племени хитчити, понимали язык хитчити, и никто не догадывался об их принадлежности к племени ямаси. Франсис Ле Жо (Francis Le Jau) писал в 1711 г, что ямаси понимали крикский язык, на котором говорило племя маскоги. Он также отмечал, что многие индейцы в регионе использовали крикский и шони как lingua franca. В 1716—1717 гг. Диего Пенья получил информацию о том, что ямаси и микасуки были разными языками (Goddard 2005).

Некоторые факты косвенно свидетельствуют о том, что ямасийский язык мог быть похож на язык гуале:

• копия переписи 1681 года по миссиям Флорида говорит, что люди прихода Нуэстра-Сеньора-де-ла-Канделария-де-ла-Тама говорят на «языке гуале и ямаса»;
• содержание двух писем, отправленных в 1688 году губернатором Флориды, где упоминаются заключённые, говорящие на «языке игуала и ямас из провинции Гуале»; а также
• племя гуале называло соседнее племя кусабо словом Chiluque, что, по мнению Годдарда, связано со словом из крикского языка čiló·kki «красная половина» (Goddard 2005).

Следует отметить, что испанские документы, откуда взяты эти сведения, не являются оригинальными — в них могли быть внесены изменения более поздними переписчиками. Название Chiluque, возможно, является заимствованием, которое также попало в язык тимукуа. Таким образом, связь ямасийского языка с маскогскими нельзя считать установленной окончательно (Goddard 2005).

См. также

• Джон Барнуэлл, John Barnwell

Литература

• Anderson, William L.(1983) A guide to Cherokee documents in foreign archives.
• Boyd, Mark F. (1949). Diego Peña’s expedition to Apalachee and Apalachicolo in 1716. The Florida Historical Quarterly, 16 (1), 2-32.
• Boyd, Mark F. (1952). Documents describing the second and third expeditions of lieutenant Diego Peña to Apalachee and Apalachicolo in 1717 and 1718. The Florida Historical Quarterly, 32 (2), 109—139.
• Gallay, Alan. (2002). «The Indian Slave Trade: The Rise of the English Empire in the American South, 1670—1717». New Haven & London: Yales University Press.
• Goddard, Ives. (2005). The indigenous languages of the Southeast. Anthropological Linguistics, 47 (1), 1-60.
• Hann, John H. (1991). Missions to the Calusa. Gainesville: University of Florida Press.
• Hann, John H. (1992). Political leadership among the natives of Spanish Florida. The Florida Historical Quarterly, 71 (2), 188—208.
• Hann, John H. (1994). Leadership nomenclature among Spanish Florida natives and its linguistics and associational implications. In P. B. Kwachka (Ed.), Perspectives on the Southeast: Linguistics, archaeology, and ethnohistory (pp. 94–105). Athens, GA: University of Georgia Press.
• Hann, John H. (1996). The seventeenth-century forebears of the Lower Creeks and Seminoles. Southeastern Archaeology, 15, 66-80.
• Hudson, Charles M., Jr. (1990). The Juan Pardo expeditions: Explorations of the Carolinas and Tennessee, 1566—1568. Washington, D.C. Smithsonian Institution Press.
• Hudson, Charles M., Jr. (1997). Knights of Spain, warriors of the sun: Hernando de Soto and the South’s ancient chiefdoms. Athens, GA: University of Georgia Press.
• Sturtevant, William C. (1994). [links.jstor.org/sici?sici=0020-7071%28199404%2960%3A2%3C139%3ATMOGAY%3E2.0.CO%3B2-C The Misconnection of Guale and Yamasee with Muskogean]. International Journal of American Linguistics, 60 (2), 139-48.
• Waddell, Gene. (1980). Indians of the South Carolina lowcountry, 1562—1751. Spartansburg, SC: The Reprint Company.
• Worth, John E. (1995). The struggle of the Georgia coast: An eighteenth-century Spanish retrospective on Guale and Mocama. Anthropological papers of the American Museum of Natural History (No. 75). New York.
• Worth, John E. (1998). The Timucuan chiefdoms of Spanish Florida (Vols. 1 & 2). Gainesville: University of Press of Florida.
• Worth, John E. (2000). The Lower Creeks: Origins and early history. In B. G. McEwan (Ed.), Indians of the Greater Southeast: Historical archaeology and ethnohistory (pp. 265–298). Gainesville: University Press of Florida.
• Worth, John E. (2004). Yamasee. In R. D. Fogelson (Ed.), Handbook of North American Indians: Southeast (Vol. 14, pp. 245–253). Washington, D.C.: Smithsonian Institution.

Ссылки

• [www.chron.com/disp/story.mpl/ap/science/4287596.html Yamasee artifacts found in S.C. dig]

Отрывок, характеризующий Ямаси

– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.