Яма, Матия
| Яма Матия | |
 Фотография 1930-х годов | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Стиль: | |
Матия Яма (словен. Matija Jama; 1872—1947) — словенский художник, один из крупнейших представителей словенского импрессионизма.
Содержание
Биография
Родился 4 января 1872 года в Любляне.
Здесь посещал начальную школу и гимназию. Затем вместе с семьей он переехал в Загреб, где стал проявлять интерес к живописи, обучаясь в школе-гимназии. После окончания гимназии Матия поступил на юридический факультет Загребского университета, но в 1890 году бросил учебу и уехал в Мюнхен, где поступил в частную художественную школу. Спустя два года он вернулся в Любляну, где зарабатывал на жизнь своими рисунками, создавая иллюстрации для журнала Dom in svet.
С целью продолжения образования и при поддержке краевого сейма Крайна, Яма вернулся в 1897 году Мюнхен, где поступил в художественную школу Антона Ажбе. На следующий год он поступил в мюнхенскую художественную академию, но учёбу там не закончил. В 1902 году Матия Яма женился на голландской художнице Luiza van Raders. После этого жил и работал в разных местах Европы — в Австрии, Хорватии, Германии и Нидерландах. Позже вернулся в Словению, некоторое время жил в городах Блед и Волчий Поток. Затем переехал в Рашице и позже осел в Любляне. Сотрудничал с другими словенскими импрессионистами.
Умер 6 апреля 1947 года в Любляне. В честь него названо словенское местечко Jamova cesta недалеко от Любляны.
Творчество
Преимущественно художник работал маслом, но в конце жизни использовал акварель. Работал иллюстратором и создавал плакаты; иллюстрировал, в частности, книги модернистского писателя Ивана Цанкара. В позднем периоде жизни его кумирами стали импрессионисты, среди которых наиболее влиятельным был Клод Моне. В основном Матия Яма был пейзажистом, писал также ведуты.
Напишите отзыв о статье "Яма, Матия"
Примечания
Ссылки
- [archive.is/zrkA1 Slovenian impressionists — Matija Jama] (англ.)
- [persons-info.com/persons/IAMA_Matiia ЯМА Матия]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Яма, Матия
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
