Яма (буддизм)

Яма (Ямараджа, Чойджал, Номун-хан, Эрлик) — в буддизме бог смерти, властелин ада и верховный судья загробного царства.

В буддийской иконографии изображается синим (цвет грозного божества), имеющим рогатую бычью голову с тремя глазами, проницающими прошлое, настоящее и будущее, в ореоле языков пламени. На нём — ожерелье из черепов, в руках жезл, увенчанный черепом, аркан для ловли душ, меч и драгоценный талисман, указывающий на его власть над подземными сокровищами.

Яма в китайской и японской мифологии

В китайской мифологии Бог Смерти называется Яньло-ван (кит. 閻羅王 — Yanluowang), он является правителем ада со столицей в подземном городе Юду. Имя Яньло — не что иное, как сокращение транскрипции с санскрита «Yama Rājā» (閻魔羅社) (Царь Яма). В ранней японской мифологии бога Яньло называли «Эмма» или Эмма-о (яп. 閻魔大王 эмма дай-о:, «Великий царь Яма»).

Яньло-ван не только правитель, но и судья, который определяет судьбу всех умерших. В руках у него щётка и книга с деяниями всех душ и датой смерти. У него голова быка и лицо лошади. Стражники ада приводят к нему умерших одного за другим, чтобы Яньло-ван свершил суд. Люди с добродетелями получают хорошие перерождения, а иногда снова возвращаются к предыдущей жизни. Совершавшие дурные поступки приговариваются к пребыванию в аду с разнообразными мучениями, или получают трудные перерождения в других мирах.

Таким образом души мёртвых получают в зависимости от своих деяний перерождения от небес (см. боги (буддизм)) до ада (см. ад (буддизм), а после пребывания в раю или аду возвращаются в новые свои тела на Земле.

Яньло-ван рассматривается скорее как чиновник в большой управе, чем божество. В художественной литературе рассказывается немало историй, как достаточно честные смертные попадают на некоторое время на место Яньло-вана и вершат суд вместо него.

Яньло-ван изображается в традиционной шапочке судьи. Его изображение часто печатают на банкнотах жертвенных денег для духов, используемых в даосских храмах (см. Деньги преисподней). О степени распространения образа Яньло можно судить по идеологии Тайпинов, которые отождествляли его с библейским Сатаной.

Яма в тибетском буддизме

В тибетском буддизме ваджраяны Яма проявляется как Шиндже (тиб. གཤིན་རྗེ་, Вайли Gshin.rje, «владыка смерти») или полностью Шиндже Чойгьял, что соответствует санскритскому Яма Дхармараджа (Yama Dharmaraja ^IAST) и переводится как «владыка смерти, царь закона») (то есть в Тибете Яма играет более широкую роль чем в индуистском пантеоне). Ещё одно имя Ямы Дхармараджи — Каларупа.

Шиндже занимает центральное положение в описании жизни после смерти в тибетской мифологии. По легенде, он «располагается в центре ада, держит в руках меч и лейчжи мелонг, „зеркало кармы“, отражающее жизнь умершего». Четыре помощника помогают ему определить дальнейшие судьбы умерших.

В более поздних редакциях легенды Шиндже был усмирён Манджушри, а вернее его гневной ипостасью Шинджешед (санкср.: Ямантака, «убивающий владыку смерти»). Победив Шиндже, он превратил его в дхармапалу. С тех пор Яма Дхармараджа (или Ямараджа) считается одним из восьми защитников буддийского учения в Тибете.

В практиках ваджраяны Ямараджа — божество-защитник класса ануттара-йога-тантры. Образ Ямы Дхармараджи используется теми, кто осуществляет практику Ваджрабхайравы (гневного воплощения Манджушри) в школах гелугпа, кагью и сакья.

Для направления гелугпа Яма Дхармараджа имеет особое значение, поскольку является одним из трёх основных защитников школы наряду с Махакалой и Вайшраваной, а также потому что основатель гелугпа Цонкапа считается одним из воплощений Манджушри, одолевшего Яму.

Согласно традиции гелугпа Яма Дхармараджа имеет три проявления:

• Внешний (экзотерический) защитник обычно изображается с головой быка (буйвола) и призван оберегать практиков буддизма от внешних (физических) несчастий и невзгод.
• Задачей внутреннего (эзотерического) защитника является противостояние внутренним человеческим слабостям (таким как страх, гордыня и другим), мешающим практику продвигаться по пути к просветлению. Обычно он изображается в форме, похожей на внешнего Ямараджу, но с устрашающим лицом человеческого типа. В рамках традиции гелугпа считается, что Цонкапа получил прямое видение внутреннего аспекта Ямараджи. Этот мистический опыт он описал в одном из своих стихотворений.
• Образ тайного Ямараджи действует на уровне инстинкта, помогая практикующему проявлять внутреннюю позитивную энергию.

Согласно Р. Турману, в гелугпа встречается и четвёртая форма — Окончательный Ямараджа (англ.  Ultimate Yamaraja), с которым ум умершего встречается в момент смерти

Литература

• Мифологический словарь. М. 1992, стр. 624, 648—649
• Nanamoli, Bhikkhu & Bodhi,Bhikkhu (2001). The Middle Length Discourses of the Buddha: A Translation of the Majjhima Nikaya. Boston: Wisdom Publications. ISBN 0-86171-072-X.
• Nyanaponika Thera & Bodhi, Bhikkhu (1999). Numerical Discourses of the Buddha: An Anthology of Suttas from the Anguttara Nikaya. Walnut Creek, CA: AltaMira Press. ISBN 0-7425-0405-0.
• Marylin M. Rhie/ Robert A.F. Thurman, Wisdom and Compassion. The Sacred Art of Tibet. Expanded edition. Tibet House New York in association with Abradale Press, NY, 2000, pp. 290—292

Ссылки

• Alan Baumler, «[www.froginawell.net/china/2010/01/oh-hell/#more-1623 Oh hell]» — фоторепортаж о «адской галерее» буддистского храма Дасиншань (г. Сиань)
• [probud.narod.ru/yama.html Ямараджа]. Проверено 15 марта 2013. [www.webcitation.org/6F9CN3UVs Архивировано из первоисточника 16 марта 2013].
• [www.himalayanart.org/image.cfm/59686.html Yama Dharmaraja (Buddhist Protector)] (англ.). Проверено 15 марта 2013. [www.webcitation.org/6F9COA8W3 Архивировано из первоисточника 16 марта 2013].

Отрывок, характеризующий Яма (буддизм)

– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.