Ямская повинность

Ямска́я пови́нность — государственная повинность тяглового сельского и городского населения на Руси и в Русском царстве в X — начале XVIII веков для организации перевозок лиц, состоявших на государственной службе, государственных грузов, а также дипломатов.

Краткий обзор

Ямская повинность была введена монголо-татарами. Наибольшего развития она получила в Русском государстве в XVII веке как один из видов личных повинностей, установленный преимущественно для удовлетворения казённых (государственных) интересов. Повинность действовала до начала XVIII века.

В 1516 был образован Ямской приказ, который с середины XVI века до 1711 года ведал организацией перевозок, службой ямщиков, сбором налогов. В 1646 году вместо взимания стрелецких и ямских денег был установлен налог на соль в размере двух гривен с пуда. Ямщики жили в селениях на почтовых трактах (ямах) с семьями, в ямских избах, получали жалование. Путь ямщики измеряли в верстовых столбах, введённых 11 сентября 1764 года.

Терминология

Понятие «ямская повинность», которое использовалось для обозначения тягловой повинности населения России, окончательно сформировавшейся в XVI веке, восходит к слову «ям». Последнее происходит от тат. «дзям» — «дорога», которое также встречается в слове «ямщик», обозначающем исполнителя этой повинности.

История и описание

Ранними формами ямской повинности были повоз, существовавший начиная с X века, а в XIII—XV веках — так называемые ям, подвода и т. п.

В конце XV века, при введении регулярных перевозок, тяглое население было обязано поддерживать в порядке пути сообщения и ямы, на которых оно по очереди содержало определённое количество подвод, проводников и поставляло продовольствие.

Ямская повинность могла отбываться или всем населением и состояла в обязанности поставлять готовые подводы и проводников по требованиям правительства, или выполнялась нарочно для того выбранными ямщиками, устроенными правительством на особых землях в ямских слободах.

В первом случае каждый раз нанимались подводы; выборные старосты и целовальники собирали со всего посадского и уездного населения деньги, на которые и нанимали «ярыжек» с подводами; ярыжки подряжались иногда на год.

Во втором случае из Москвы или из ближайшего города воеводами высылался служилый или приказный человек для устройства яма. «Ямской стройщик» расписывал дорогу, по которой предполагалось устроить ямы, на станы, отстоявшие друг от друга на 40—50 вёрст, и к каждому стану относил ближайшее население по росписи, составленной на основании платёжных книг. По приезде на стан, стройщик собирал волостных людей для ямского строения и производил развод по росписи по обжам, сохам и впоследствии по известному числу дворов. «Ямских охотников» расписывали полюбовно между собой, «кому с кем смежно и сручно». Выделение охотников населением было установлено с середины XVI века, при этом население оказывало охотникам денежную и натуральную помощь.

Избрание охотника (из не тяглых, лучших людей) закреплялось особым актом, выбором, в котором обозначались обязанности ямщика. Выбор выдавался ямскому стройщику или приказчику с поручной записью и рукоприкладствами поручителей. Далее ямщик получал от населения подмогу «для дворового и лошадиного доставления», в виде денежной суммы и известного количества ржи и овса. По новгородским ямам выдавалось ямщику ежегодно по 5 рублей, 7,5 четверти ржи и 7,5 четверти овса, или по 20 рублей и по 10 четверти ржи.

Подмога выдавалась из съезжей или земской избы правительством или самой общиной. Иногда условия найма ямщика включались в порядную, по которой ямщик обязывался отправлять ямскую повинность, а община платила ему годовое жалованье. Иногда при устройстве ямской слободы частные землевладельцы обязаны были уступать часть земли под ямские дворы и пашню.

Крестьяне и посадские люди помогали ямщикам по расчистке дорог, доставляли проводников под ямские подводы и давали корм должностным лицам во время их пребывания на яме. Ямщики своей службой освобождались от податей. Данные об организации ямской повинности содержатся в так называемых «устройных книгах».

С 1500 года известны «ямские деньги» — один из основных государственных налогов в России XVI века. Наряду с ним, с 1613 года были введены «большие ямские деньги» — тяжелейший прямой налог в XVII веке.

В 1679 году должность ямского приказчика была упразднена, и непосредственное заведывание избранием охотников поручено воеводам. В некоторых центрах надзор за исправлением ямской повинности поручался не воеводе, а таможенному голове.

Ямщики жили слободами и владели своей особой пашней, делившейся на равные паи. Они обязаны были держать по три мерина, но за «гоньбу» получали прогоны. Ямской приказчик записывал в особые «загонные» книги имена путешественников, их число, проезжие грамоты, количество подвод и заплаченные прогоны. В свободное время ямщики нанимались для перевозки кладей.

Различные неблагоприятные условия препятствовали надлежащему исправлению ямской повинности. Правительство принимало меры к искоренению злоупотреблений, главным образом определяя количество подвод для «разного чина людей» и размеры кладей, но ямщики продолжали «брести розно», и приходилось их сыскивать так же, как и беглых крестьян.

Кроме постоянного отправления ямской повинности население (особенно монастыри) в военное время должно было поставлять подводы под зелье и другие военные припасы. Раскладка этой повинности производилась по живущим четвертям, причем для отбывания её несколько городов иногда списывались вместе. «Украинные» города поставляли подводы для провоза государевой казны в Крым. За подводы и проводников население получало небольшую условную плату от правительства.

Ямская повинность была отменена в начале XVIII века.

С 1842 года в Сибири ямские повинности несли местные казаки. Эта служба была поручена именно казакам по той причине, что ямская гоньба по степным трактам была крайне сложным и опасным делом, и найти нужное количество благонадежным вольнонаемных ямщиков было очень непросто. Поэтому войсковая администрация вынуждена была взять на своё попечение 179 почтовых станций с 1830 почтовыми лошадьми. За эту непростую службу казаки получали солдатский провиант и жалование, полагавшееся нижним чинам. Само же войско из земского и ясачного сбора получало за ямскую гоньбу ежегодно по 64 240 рублей. В 1865 году Александр II освободил сибирское казачество от казенной ямщины.

См. также

• Ангария
• История почты России
• Станционный смотритель (повесть)
• Ям
• Ямская гоньба
• Ямская слобода
• Ямской приказ
• Ямщик

Литература

• Гурлянд И. Я. Ямская гоньба в Московском государстве до конца XVII века. — М., 1900.
• Гурлянд И. Я. Новгородские ямские книги 1586—1631 гг. — М., 1900.
• Карнович Е. П. Русские почты в XVII и начале XVII столетия // Исторический вестник. — 1884. — Т. XV. — С. 615—625.
• Срезневский И. И. [commons.wikimedia.org/w/index.php?title=File:Srez3.djvu&page=833 Ям; Ямник; Ямный; Ямщик; Ямщина] // Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам: труд И. И. Срезневского / Издание Отд-ния рус. яз. и словесности Императорской акад. наук. — СПб.: Типография Императорской академии наук, 1912. — Т. 3 (Р — Я и дополнения). — С. [833—834] (стб. 1658—1659).
• Ямская повинность // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [enc-dic.com/print/enc_sovet/Jamskaja-povinnost-104665.html Ямская повинность] // Большая советская энциклопедия.  (Проверено 9 сентября 2011)
• Ямская повинность // [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_philately/3048/ Большой филателистический словарь] / Н. И. Владинец, Л. И. Ильичёв, И. Я. Левитас, П. Ф. Мазур, И. Н. Меркулов, И. А. Моросанов, Ю. К. Мякота, С. А. Панасян, Ю. М. Рудников, М. Б. Слуцкий, В. А. Якобс; под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — 320 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-256-00175-2.

• Ямская повинность // [www.fmus.ru/article02/FS/YA.html Филателистический словарь] / Сост. О. Я. Басин. — М.: Связь, 1968. — 164 с.
• [books.google.ru/books?id=AN5EAAAAcAAJ&pg=RA1-PA482#v=onepage&q&f=false Ямщиков; Ямщик; Ямщина; Ямщицкий; Ямщичий; Ямщичка; Ямщичкин; Ям] // [books.google.ru/books?id=AN5EAAAAcAAJ Словарь церковно-славянского и русского языка, составленный Вторым отделением Императорской академии наук]. — СПб.: Типография Императорской академии наук, 1847. — Т. 4. — С. 482—483. — 487 с.

Отрывок, характеризующий Ямская повинность

– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.