Янг, Марк

Марк Эйтчисон Янг англ. Mark Aitchison Young<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Марк Янг вступает в должность губернатора Гонконга 1 мая 1946 года</td></tr>
и.о.Верховного комиссара Палестины
1 ноября 1931 — 20 ноября 1931
Предшественник:	Джон Ченслор
Преемник:	Артур Вочоуп
губернатор Барбадоса
5 августа 1933 — март 1938
Предшественник:	Харри Скотт Ньюлэндс
Преемник:	Юбьюл Джон Уэддингтон
губернатор Территории Танганьика
8 июля 1938 — 19 июня 1941
Предшественник:	Гарольд Макмайкл
Преемник:	Вилфрид Джексон
губернатор Гонконга
10 сентября 1941 — 25 декабря 1941
Предшественник:	Норман Смит
Преемник:	Такаси Сакаи и Масаити Ниими
губернатор Гонконга
1 мая 1946 — май 1947
Предшественник:	Сесил Харкерт
Преемник:	Дэвид Макдугалл
Супруга:	Джозефин Мэри Янг

Сэр Марк Эйтчисон Янг (англ. Mark Aitchison Young, кит. трад. 楊慕琦, 30 июня 1886 — 12 мая 1974) — британский колониальный администратор, губернатор Гонконга в годы Второй мировой войны.

Марк Янг обучался в Итоне и Кембридже, в 1909 году поступил в Цейлонскую гражданскую службу. Во время Первой мировой войны в 1915 году вступил в армию.

С 1923 по 1928 годы был главным заместителем Колониального секретаря Цейлона, в 1928—1930 — Колониального секретаря Сьерра-Леоне, в 1930—1933 годах был главным секретарём правительства Британского мандата в Палестине (в 1931 году исполнял обязанности Верховного комиссара Палестины), с 1933 по 1938 годы был губернатором и главнокомандующим Барбадоса, с 1938 по 1941 годы — губернатором и главнокомандующим Территории Танганьика.

10 сентября 1941 года Марк Янг стал губернатором Гонконга. 8 декабря 1941 года Гонконг был атакован японцами. Следуя прямому указанию Черчилля о том, что «следует упорно сражаться за каждую часть Острова», Янг вплоть до 18 декабря отвергал просьбы генерала Молтби и прочих военных вступить с японцами в переговоры относительно условий капитуляции. Тем не менее ситуация была безнадёжной, и 25 декабря Гонконг был сдан, началась японская оккупация Гонконга.

Янг поначалу содержался японцами в «Peninsula Hotel», потом был переведён в лагерь, находящийся в Стэнли (на южном побережье Острова). Затем он вместе с рядом других высокопоставленных военнопленных начал скитаться по другим лагерям: их перевели сначала в Шанхай, потом на Тайвань, потом в Японию, затем в лагерь в районе китайско-монгольской границе, и в итоге он оказался в лагере возле Мукдена, откуда в конце войны и был освобождён советскими войсками.

Янг был вынужден на некоторое время отправиться в Великобританию для лечения и восстановления, но с 1 мая 1946 года смог вернуться к своим обязанностям губернатора Гонконга. Он предложил провести политические реформы: чтобы жители Гонконга могли выбирать Законодательный Совет из 30 человек (эти предложения были отвергнуты впоследствии губернатором Александром Грэнтхемом). В 1947 году Марк Янг ушёл в отставку.

Отрывок, характеризующий Янг, Марк

– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.