Янко, Марсель

Марсель Янко
Дата рождения:	24 мая 1895(1895-05-24)
Место рождения:	Бухарест
Дата смерти:	21 апреля 1984(1984-04-21) (88 лет)
Место смерти:	Эйн-Ход,Израиль
Гражданство:	Румыния Румыния Палестина Палестина Израиль Израиль
Жанр:	живопись
Учёба:	Политехническая школа Цюриха
Стиль:	дадаизм, кубизм, конструктивизм
Награды:	Премия имени Дизенгофа (1951) Государственная премия Израиля (1967)
Сайт:	[www.jancodada.co.il Музей Янко Дада]  (иврит)]
Работы на Викискладе

Марсель Янко (ивр. ‏מרסל ינקו‏‎ англ. Marcel Janco; 24 мая 1895, Бухарест, Румыния — 21 апреля 1984, Эйн-Ход, Израиль) — израильский и румынский художник, архитектор и писатель. Один из основоположников дадаизма. Основатель деревни художников и скульпторов в Эйн-Ход возле Хайфы.

Биография

Марсель Янко родился в Бухаресте 24 мая 1895 года в еврейской семье. Параллельно с обучением в средней школе он брал частные уроки игры на фортепиано, а также уроки рисования у румынского художника Иосифа Изера.

В 1915 году начал изучать архитектуру в Политехнической школе Цюриха. В годы учёбы в Цюрихе Янко принимал активное участие в модернистском движении, центром деятельности которого было «Кабаре Вольтер». Это движение призывало деятелей культуры пересмотреть свои позиции в связи с кровопролитной войной, которая шла в те годы. Вместе с членами этого движения Хуго Баллем, Хансом Арпом, Ричардом Хюльзенбеком и Тристаном Тцарой Янко основал в 1916 году новое направление в литературе и искусстве — дадаизм или дада.

В 1921 году Янко отправился в Париж, где пытался убедить своих французских коллег в том, что дада это универсальное направление. Однако его доводы были отвергнуты на том основании, что «всё это Каббала», то есть еврейская мистика, несовместимая с ясностью французского ума. В 1922 году вернулся в Бухарест.

В Румынии Янко основал первое в этой стране модернистское движение, издававшее в 1922–1932 годах журнал «Контемпоранул». Вместе с братом открывает архитектурное бюро и занимается проектированием домов. В свой второй румынский период продолжает увлечённо заниматься живописью и уже в 1922 году открывается его первая выставка в Бухаресте. Как в архитектуре, так и в живописи его творчество находится под влиянием конструктивизма и кубизма. За первой выставкой последовали другие выставки как в Румынии, так и других странах. В настоящее время в Национальном музее искусств Румынии выставлены работы художника.

Согласно книге Давида Гилади, решение о репатриации в Эрец-Исраэль Янко принял ещё в 1936 году. В 1938-м году он впервые побывал в Палестине, а в 1941 году, после первых погромов против евреев в Румынии, перебрался с семьей в Эрец-Исраэль.

Поселился в Тель-Авиве, где работал архитектором в мэрии города и готовил декорации для созданного в 1944 году театра Камери. Он также планировал виллы и участвовал в планировке национальных парков. В 1942 году работы художника были представлены на персональной выставке в Тель-Авиве. В последующие годы участвовал в местных выставках, а также в выставках во всемирно известных музеях Венеции, Парижа, Нью-Йорка и других городов.

Янко был одним из основателей объединения художников «Новые горизонты» и участвовал в его выставках. В объединение входили многие видные художники Израиля того времени, которые отдавали предпочтение абстрактному искусству и оказывали немалое влияние на его развитие в стране. По словам Давида Гилади, динамика работ Янко отражала бушевавшие в нем чувства, однако, в отличие от некоторых своих коллег, художник не намеревался просто «шуметь» при помощи красок, а наполнить работу содержанием. Возглавляя одно из направлений израильского искусства, Марсель Янко поддерживал тесную связь со своими коллегами, а для многих из них он стал учителем. 17 лет своей жизни он посвятил преподаванию изобразительного искусства в колледже «Семинар Ха-Кибуцим».

В 1953 году выступил с инициативой создания деревни художников Эйн-Ход у подножия горы Кармель южнее Хайфы. Янко спланировал место для будущей деревни и поселился там вместе с организованной им группой художников. Со временем в деревне была открыта Центральная художественная галерея, частные мастерские и галереи художников и скульпторов. Янко назвал этот проект «последним действием в духе дада». Позже он участвовал в подготовке музея «Янко Дада», открытого в деревне в 1983 году.

Янко является лауреатом Премии имени Дизенгофа (1951 год), Премии Гистадрута (1958 год) и Государственной премии Израиля (1967 год).

Умер Марсель Янко в апреле 1984 года в Эйн-Ходе.

Ссылки

• [www.jancodada.co.il Официальный сайт музея Янко Дада  (иврит)]
• Книга художников. Члены тель-авивского отделения.  (иврит). — Израиль: издание тель-авивского отделения Союза художников и скульпторов Израиля, 1989. — С. 112.
• Давид Гилади. Пути в изобразительном искусстве.  (иврит). — Израиль: издательство «Явне», 1989. — С. 120-123.
• [ilmuseums.com/museum_rus.asp?id=166 Музей Янко Дада]
• Маша Хинич. [www.zman.com/news/2011/05/24/102136.html Эйн-Ход – финальный аккорд дадаизма]. ZMAN.com (24.05.2011). Проверено 21 июня 2011. [www.webcitation.org/67dAmBEsD Архивировано из первоисточника 13 мая 2012].
• [www.eleven.co.il/article/15231 Янко Марсель] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.youtube.com/watch?v=QDcbWTOMFdE Марсель Янко об Эйн-Ходе и дадаизме — видеозапись  (иврит)]. сайт YouTube, [www.youtube.com/user/einhod1 einhod1's Channel] (20.11.2010). Проверено 24 июня 2011.

См. также

• Список лауреатов Премии Израиля

Отрывок, характеризующий Янко, Марсель

Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.