Яновский, Анатолий Николаевич

Анатолий Николаевич Яновский
Дата рождения:	26 июля 1919(1919-07-26)
Место рождения:	Орёл СССР СССР
Дата смерти:	2 июля 1990(1990-07-02) (70 лет)
Место смерти:	Коктебель СССР СССР
Гражданство:	СССР
Род деятельности:	писатель-прозаик, драматург
Годы творчества:	1934—1990
Направление:	реализм
Награды:

Анатолий Николаевич Яновский (26 июля 1919, Орёл, РСФСР, СССР — 2 июля 1990, Коктебель, УССР, СССР) советский писатель-прозаик, драматург, журналист. Основная тема Яновского — события Второй мировой войны и история Орловского края. Ряд произведений писателя написано для детей и юношества. А. Н. Яновский — автор сборников повестей и рассказов: «На подступах к городу» (1952), «Двойники в пустыне» (1958), «Горнисты идут впереди» (1961, 1964), «Серебряный портсигар» (1963), «Наследники» (1964), «Приключения Сеньки-Чапая» (1966, 2016), «Юность без упрёка» (1971), «Марсово поле» (1975), «Среди полей русских» (1979), «Костры Бежина луга» (1983), «Земля и люди» (1984, 1987), «„Марсельеза“ на орловских улицах» (1989), «Последняя ставка» (2016). Член Союза писателей СССР с 1964 года.

Биография

Анатолий Николаевич Яновский родился 26 июля 1919 в Орле в семье Н. И. Яновского — потомственного дворянина, офицера-артиллериста, адъютанта генерала А. А. Брусилова, дед со стороны отца — Ян Жан-Жак Иероним Николай Яновский — поляк, морской офицер, после отставки был главным инженером Рижского вагоностроительного завода, переехал в Орёл из Риги после начала Первой мировой войны. Мать — Зинаида Сергеевна Успенская — дочь приходского священника деревни Ретяжи под Кромами, учительница начальных классов.

Печататься Яновский начал с 15-ти лет. В 1934 году «Орловская правда» опубликовала его стихотворение «Партбилет». Через год ленинградский журнал «Резец» поместил его стихи из цикла «За шахматами», в котором нашли отклик события в Испании. Анатолий Яновский вместе со своим другом и одноклассником Леонидом Афониным были частыми посетителями «Орловской правды», печатали заметки на школьные темы, ходили на заседания литературного объединения при редакции.

После окончания средней школы Яновский уехал в Москву, где поступил в Московский институт философии, литературы и истории (МИФЛИ). Учился на одном курсе с Леонидом Афониным и Зинаидой Сидельниковой. Будучи студентом, Яновский вынужден был подрабатывать, перепробовал немало профессий — работал препаратором-лаборантом в научно-исследовательском институте микробиологии, библиотекарем, рабочим сцены в Московском художественном театре, учительствовал. Продолжал писать статьи, которые публиковал в «Орловской правде» (например, «Пушкин и Мицкевич» (в соавторстве с Л. Афониным, 1940)). В декабре 1941 МИФЛИ был объединён с МГУ в Ашхабаде, куда оба вуза были эвакуированы. В 1942 году А. Н. Яновский окончил Московский университет и сразу записался добровольцем на фронт.

В годы Великой Отечественной войны будущий писатель был разведчиком. Воевал на Брянском, Центральном, 3-м Белорусском фронтах. Как автоматчик-рупорист взвода пешей разведки в составе 73-й стрелковой дивизии участвовал в Орловской битве. После ранения и возвращения из госпиталя Яновский стал литературным сотрудником дивизионной газеты «За Советскую Родину».

Во время наступательных боёв дивизии большую часть времени находился в наступающих подразделениях, организуя материалы для газеты, популяризируя героев боёв и боевой опыт лучших подразделений. В августе 1943 года А. Н. Яновский в составе 2 батальона 471 стрелкового полка в районе Крымской Бугор Сумской области переправлялся на правый берег реки Десна, где организовал оперативный материал для газеты. В октябре 1943 года Яновский в районе Ветка Гомельской области переправлялся на противоположный берег реки Сож, где также организовывал материал из подразделений, первыми форсировавших водный рубеж. В феврале 1944 года Яновский в составе 3 батальона 392 стрелкового полка участвовал в прорыве обороны в районе Поганцы Паричского района Полесской области, где он, несмотря на непрекращающиеся бои, непосредственно с передовых позиций организовывал необходимый материал для газеты. За проявленное мужество и героизм А. Н. Яновский в мае 1944 года был награждён медалью «За боевые заслуги». При прорыве обороны противника в районе Шляхецка, Домбровка, Макувского повета, Варшавского воеводства 14-17 января 1945 года Анатолий Яновский находился в боевых порядках 413 стрелкового полка, пробираясь туда под огнём противника, где организовал важнейшие оперативные корреспонденции, мобилизующие бойцов, за что в феврале 1945 года был награждён орденом Красной Звезды.

После демобилизации из армии в феврале 1946 года А. Н. Яновский стал литературным сотрудником «Орловской правды», где более 30 лет заведовал отделом культуры и школ.

А. Н. Яновский был женат на З. Я. Сидельниковой и имел трёх дочерей. Скончался А. Н. Яновский 2 июля 1990 года в Крыму от инфаркта. Похоронен на кладбище в Коктебеле.

Творческий путь

Во время Великой Отечественной войны Яновский стал посылать свои фронтовые очерки в «Орловскую правду». По живым впечатлениям написаны им рассказы об Орловской битве. Один из них «Беспокойная душа» посвящён фронтовым журналистам и наборщикам. В 1952 году его рассказы об Орловской битве были изданы отдельной книгой — «На подступах к городу».

Героизм участников Орловской битвы, события, проходившие в годы войны на Орловщине, — тема Яновского. Ей была посвящена пьеса «Первый салют», написанная им в соавторстве с Е. К. Горбовым и поставленная в 1949 Орловским областным драматическим театром. На сцене этого же театра шла пьеса Яновского «Трудный случай» о жизни студенческой молодёжи. Эти пьесы имели большой успех.

В 1956 году вышла его повесть «Последняя ставка», рассказывающая о подпольно-патриотической борьбе в оккупированном городе. События, о которых идёт речь, — поджёг патриотами обувной фабрики, взрыв в гостинице «Коммуналь», казнь подпольщиков в Первомайском сквере, дают сразу же почувствовать, что изображаемый город — Орёл.

В 1958 году вышла повесть «Двойники в пустыне» о жизни студентов в начале войны, о единстве тыла и фронта. В 1960-е годы писатель создал сборник документальных очерков «Свет новой жизни», посвящённый экономике и культуре Орловского края.

Особенно хорошо была встречена критикой повесть «Горнисты идут впереди» (1961). В ней использованы подлинные материалы участников похода по местам боёв лётчиков французской эскадрильи «Нормандия-Неман», принимавших участие в Орловской битве, переписка с ветеранами «Нормандии», рассказы очевидцев подвигов советских и французских лётчиков. К. И. Чуковский, прочитав одно из произведений А. Н. Яновского в 1963 году, написал автору: «Дорогой Анатолий Николаевич, я прочитал Ваш рассказ собравшимся у меня литераторам — и все решили, что рассказ отличный и что вообще Вы — даровитый писатель. Очень тонкое чувство меры, умелый отбор наиболее выразительных деталей, блестящая концовка, композиция — всё это свидетельствует, что вы опытный и способный художник».

По детской повести «Приключения Сеньки-Чапая» (1966) Свердловской киностудией был снят телевизионный фильм, который с успехом демонстрировался по Центральному телевидению.

В 1975 году в сборниках «Красной звезды» Яновский опубликовал свои рассказы о ветеранах боёв на Орловщине («Земляк», «Это было в Берлине» и др.). Часть из них вошла в книгу писателя «Марсово поле», вышедшуюю в том же году в Туле. Вышедший в издательстве «Советский писатель» сборник рассказов и повестей «Костры Бежина луга» (1983) понравился не только взрослым, но и юным читателям. Лучшие его рассказы и очерки вошли в «Библиотеку „Красной Звезды“» — одно из самых массовых изданий.

Сборник повестей и рассказов «Земля и люди» (1984), посвящённый второй мировой войне и судьбам бывших фронтовиков, был хорошо принят читателями и был переиздан в 1987 году.

В 1989 году вышла последняя прижизненная книга Яновского «„Марсельеза“ на орловских улицах», в которую вошли несколько повестей для детей и юношества. Так, в одноимённой с названием книги повести раскрывается образ молодого революционера, будущего исследователя Арктики Владимира Русанова, сумевшего выйти победителем из поединка с опытным царским следователем Дудкиным. В повести «Бурь порыв мятежный» рассказывается о борьбе юных мстителей с фашистами в оккупированном городе. В повести описан реально существовавший прототип — девушка по имени Паулина Шведе, участвовавшая в освобождении ул. Ширококузнечной г. Орла (сейчас ул. Латышских стрелков). Эта героиня послужила прообразом памятника «Каховка», который установлен в Орле.

Очерки и рассказы А. Н. Яновского переводились на английский, болгарский, венгерский, китайский, литовский, монгольский, немецкий, норвежский, польский, французский, финский, чешский и другие языки.

В 2016 году в серии «Библиотека приключений и научной фантастики» вышел двухтомник А. Н. Яновского, куда вошли ранее публиковавшиеся повести «Последняя ставка», «Двойники в пустыне», «Горнисты идут впереди», «Приключения Сеньки-Чапая», «Серебряный портсигар» и сборник рассказов «На подступах к городу».

Память о А. Н. Яновском

В краеведческом музее г. Орла и в «Музее писателей-орловцев» имеются постоянно действующие экспозиции, посвящённые творчеству А. Н. Яновского. Также имеется и ряд экспозиций, посвящённых А. Н. Яновскому в некоторых школьных музеях (в частности в музее школы № 313 г. Москвы, в музее лицея № 28 г. Орла, музее средней школы № 6 г. Орла и др.).

Библиография

Повести

• Бурь порыв мятежный (1984)
• Горнисты идут впереди (1961)
• Двойники в пустыне (1958)
• Земля и люди (1984)
• «Марсельеза» на орловских улицах (1985)
• Марсово поле (1975)
• На городской окраине (1989)
• Наследники (1964)
• Последняя ставка (1956)
• Приключения Сеньки-Чапая (1965)
• С открытым сердцем (1974)
• Серебряный портсигар (1963)
• Среди полей русских (1974)
• Юность без упрёка (1971)

Рассказы

• Беспокойная душа (1952)
• Букет красных гвоздик (1983)
• Буран (1984)
• Во имя мира (1952)
• Время революции (1974)
• Высота 309 (1952)
• Голубая тетрадь (1952)
• Граната (1974)
• Завещание Ивана Буслаева (1963)
• [www.veshnievody.ru/content/makehref.php?file=writersxxcenture-15.php&sectionpar=8&byone=1&hrefnn=1&from=36&mname=#w8 Земляк] (1983)
• Из рассказов о красных латышских стрелках (1974)
• Капли на проводах (1963)
• Костры Бежина луга (1974)
• Косые дожди (1974)
• Котофеевские чудаки (1984) (цикл рассказов)
• Красные стрелы (1963)
• Лето в Спасском
• Летописец (1983)
• На Марсовом поле (1963)
• На подступах к городу (1952)
• На янтарном берегу (1984)
• Навстречу жизни (1952)
• Надо выстоять (1974)
• О чём рассказал танкист (1952)
• Пилотка (1983)
• Письмо (1952)
• Портрет (1974)
• Портсигар (1983)
• Ревень (1974)
• Рождение подвига (1952)
• Рупорист (1963)
• С открытым сердцем (1983)
• С той первой встречи (1984)
• Снегирь (1974)
• [www.veshnievody.ru/content/makehref.php?file=writersxxcenture-15.php&sectionpar=8&byone=1&hrefnn=1&from=36&mname=#w6 Сорока] (1974)
• Сынок (1952)
• [www.veshnievody.ru/content/makehref.php?file=writersxxcenture-15.php&sectionpar=8&byone=1&hrefnn=1&from=36&mname=#w7 Танкист] (1974)
• Улыбались дома (1963)

Пьесы

• Первый салют (в соавт. с Е. К. Горбовым) (1949)
• Трудный случай

Стихотворения

• Партбилет (1934)
• За шахматами (1935)
• Возвращение (1943)

Некоторые статьи в «Орловской правде»

• Пушкин и Мицкевич (в соавт. с Л. Н. Афониным) // «Орловская правда», 19 окт. 1940.
• Встреча с писателем-земляком. // «Орловская правда», 13 янв. 1961. — о писателе А. В. Германо.
• «Солдаты идут за солнцем» // «Орловская правда», 20 марта 1966. — о книге «Солдаты идут за солнцем» Е. А. Зиборова
• Первый выпускающий. // «Орловская правда», 25 марта 1967. — о писателе А. В. Германо.
• Последняя книга. // «Подъём», № 6 1968, с. 102—103. — о писателе И. М. Патенкове.
• Литературовед — учёный. // «Орловская правда», 13 июля 1969. — о писателе В. А. Громове.
• О тех, кто за экраном. // «Орловская правда», 26 июня 1970.
• Поэт родной земли. К 40-летию со дня рождения Д. Блынского. // «Орловская правда», 29 мар. 1972. — о поэте Д. И. Блынском.
• Таланты, влюблённые в жизнь. // «Орловская правда», 23 авг. 1972. — о поэте В. П. Дронникове.
• Признание в любви. // «Орловская правда», 13 окт. 1972. — о писателе И. П. Подсвирове.
• «Хрустальные ключи». // «Орловская правда», 17 янв. 1973. — о поэте А. А. Минаеве.
• «Сегодня ждут меня…» // «Орловская правда», 7 апреля 1974. — о поэте Д. И. Блынском.
• Польский учёный об орловце. // «Орловская правда», 19 октября 1975. — о польском деятеле культуры XIX века Ф. Ф. Орле-Оменеце.
• «Орловские голоса». // «Орловская правда», 16 октября 1977. — о поэте И. Д. Крохине.
• «Погоня». // «Орловская правда», 20 ноября 1977. — о поэте В. А. Мильчакове.
• Сердцу дорого. // «Орловская правда», 25 марта 1979. — о поэте В. П. Перкине.

О А. Н. Яновском

• Громов В. «Последняя ставка». // «Орловский комсомолец», 27 февр., 1957.
• Канивец В. Повесть о студентах. // «Орловская правда», 11 мар., 1959.
• Изгородина Е. «Горнисты идут впереди». // «Октябрь», № 7, 1962, с. 219—220.
• Алексеев В. «Серебряный портсигар». // «Орловский комсомолец», 1 дек., 1963.
• Громов В. Мир раздумий и увлечений. // «Орловский комсомолец», 11 ноя., 1964.
• Волков Я. Верность теме. // «Подъём», № 6, 1967, с. 134—135.
• Загоруйко С. Юные патриоты. // «Агитатор», № 6, 1967, С. 62—63.
• Шевелева Г. Анатолий Николаевич Яновский. // Орловская областная писательская организация. (Библиографический справочник). — Орёл, 1968, с. 60—63.
• Селезнев М. «Юность без упрёка». // «Орловская правда», 26 июня, 1971.
• Катанов В. Орловские были. // «Орловская правда», 5 сент., 1975.
• Катанов В. Слово о подвиге. // «Орловский комсомолец», 6 июля, 1979.
• Кирилловская Н. М. Яновский Анатолий Николаевич. // Писатели Орловского края. Биобиблиографический словарь. / Под общ. ред. К. Д. Муратовой и Г. М. Шевелевой. — Орёл: Приокское книжное изд-во (орловское отделение), 1981.
• Маслова Е. Сражается слово // «Орловский комсомолец», 19 апреля, 1985.
• Дугинец А. Верность подвигам отцов. // Предисловие к книге А. Н. Яновского «„Марсельеза“ на орловских улицах» — Тула: Приокское книжное издательство, 1989.
• Кононыгин А. С., Макушев А. Ф., Миронов И. К. (сост.) Летописцы. Рассказы, воспоминания, письма, исследования орловских журналистов. — Орёл: Издательство «Орловская правда», 1997. — 216 с.
• Громов В. Он жил рядом с нами. // «Поколение», 20 июля, 1999.
• Рыжов И. Яновский (к 80-летию со дня рождения). // «Просторы России», 23 июля 1999.
• Мищенко А. Памяти писателя. // «Орловская правда», 27 июля 1999.
• Яновский Анатолий Николаевич. // Бельский А. М. [vivaldi.nlr.ru/bx000073484/view#page=1 Город Орёл. Краеведческий словарь]. — Орёл: Издательство ОГУП «Орловская областная типография „Труд“», 2000. ISBN 5-89436-07507.
• [www.veshnievody.ru/content/makehref.php?file=writersxxcenture-15.php&sectionpar=8&byone=1&hrefnn=1&from=36&mname=#spisok2 Писатели Орловского края. ХХ век. Хрестоматия. // Под ред. проф. Е. М. Волкова — Орёл: Вешние воды 2001]
• [prishvinka.ru/70/pisateli_orlovcy.pdf Яновский Анатолий Николаевич]. // Писатели-орловцы на войне и о войне: Тематический библиогр. указ. / Сост. И. А. Никашкина. — Орёл: Орловская областная детская библиотека им. М. М. Пришвина, 2002. С. 20-22.
• Никашкина И. Писатели-орловцы на войне и о войне. // «Орловская правда», 15 марта 2003.
• Яновский Анатолий. // «Орловский вестник», 22 июля 2004.
• Савоськина О. Земля хранит о нём память. // «Поколение», 18 января, 2005.
• [orp.orel.ru/news.php?extend.814 Андрианова С. Памяти журналиста, поэта, фронтовика. // «Орловская правда», 26 января, 2005.]
• Митрохин В. Война, судьба, литература. // «Орловская правда», 22 апреля 2005.
• Срабова Е. В. Творчество писателей-орловцев 40-90-х годов XX века. // Писатели Орловского края. XX век. Методические материалы и рекомендации. — Орёл, 2005.
• Агошков В. И. [www.proza.ru/2012/01/27/1704 Кромская исповедь. Писатель, журналист Анатолий Яновский]. 2012.
• [orelpisatel.ru/%D1%8F%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9-%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D1%82%D0%BE%D0%BB%D0%B8%D0%B9-%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87/ Яновский Анатолий Николаевич]. // Орловская писательская организация за 50 лет. Библиографический справочник. Составитель: Лысенко А. И. — Орёл: изд-во «Вешние воды», 2011.
• [opravda.ru/print.php?news.17064 Шёл журналист дорогами войны…]. // «Орловская правда», 31 июля 2013.
• [www.vestnik57.ru/page/janovskij-i-sidelnikova-bolshe-chem-ljubov Кирилловская Н. Яновский и Сидельникова: больше чем любовь]. // «Орловский вестник», 9 июля 2015.
• [91.135.212.75/pisateli/20_40_Yanovskiy.htm Яновский Анатолий Николаевич] // Электронная литературная энциклопедия «Орловские писатели — детям», Орловская детская библиотека им. М. М. Пришвина.
• Козловская Е. А., Яновская Л. А., Яновская М. А. Воспоминания дочерей об Анатолии Яновском. // Яновский А. Н. Последняя ставка; Двойники в пустыне: Повести; На подступах к городу: Рассказы. (Ретро библиотека приключений и научной фантастики. Серия «Коллекция»). — М.: Престиж Бук, 2016. ISBN 978-5-371-00523-6. С. 454—461.

Отрывок, характеризующий Яновский, Анатолий Николаевич

На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.