Яновский, Василий Семёнович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Василий Яновский
Псевдонимы:

Цеяновский; В.С. Мирный; В. Я-ский; В.С.Я.; В.С.М.

Дата рождения:

1 (14) апреля 1906(1906-04-14)

Место рождения:

Полтава, Российская империя

Дата смерти:

20 июля 1989(1989-07-20) (83 года)

Место смерти:

Нью-Йорк, США

Гражданство:

США США

Род деятельности:

прозаик, мемуарист, критик

Годы творчества:

1925—1989

Направление:

реализм

Жанр:

романы, повести, рассказы

Язык произведений:

русский, английский

Васи́лий Семёнович Яно́вский (1 [14] апреля 1906, Полтава — 20 июля 1989, Нью-Йорк) — прозаик, литературный критик, публицист, мемуарист.





Биография

Василий Яновский родился в в семье служащего. Рано потерял мать (Ираида Капсова скончалась в 1917 году из-за неудачной операции по удалению аппендицита). После революции семья Яновского испытыла всю тяжесть развязанной большевиками гражданской войны. Спасаясь от голода, разрухи, страха и унижений, будущий писатель в 1922 году вместе с отцом Симоном Яновским и двумя сёстрами нелегально перешёл польскую границу. В 1924 году окончил гимназию в Ровно, поступил на математический факультет Варшавского университета (курса не закончил). С 13 лет писал стихи, а с 18 лет прозу, в 1925 году начал публиковать рассказы в варшавской газете «За свободу!» (под прозрачным псевдонимом Цеяновский)[1]. В 1926 году переехал в Париж, где продолжил занятия литературой. Параллельно он поступил на медицинский факультет Сорбонны (на этот раз курс закончил, хотя и с запозданием, в 1937 году защитил диссертацию на степень доктора медицины на тему: «Ценность продуктов питания с точки зрения их энергетического потенциала»). Деньги на существование добывал подённой работой в мастерской по окраске тканей (которую основали его приятели, в частности, поэт Валериан Дряхлов).

В Париже Яновский вошёл в состав "младшего" литературного поколения 1-й волны русской эмиграции, сблизился с русскими поэтами - монпарнасцами (Б. Поплавским, В. Мамченко), подружился с Ю. Фельзеном. Посещая литературные мероприятия, организуемые русскими эмигрантами, он познакомился и смог близко наблюдать писателой старшего поколения - И. Бунина, Б. Зайцева, В. Ходасевича, Г. Иванова, Г. Адамовича, Д. Мережковского, З. Гиппиус и др.

Принял активное участие в литературной жизни русского Парижа: в конце 1920-х - 1930-х гг. Яновский - член "Союза молодых поэтов и писателей" (в 1930 году избирался в ревизионную комиссию), литературного объединения «Круг», Религиозно-философского общества, посетитель литературных собраний «Зелёной лампы» и «воскресений» у Д.Мережковского и З. Гиппиус. В 1934 году член издательской коллегии при Объединении писателей и поэтов. Опубликовал несколько книг прозы, печатался также в эмигрантской и французской периодике («Последние новости», «Современные записки», «Новый град», «Числа», «Русские записки», «Le Populaire»), в конце 1930-х годов вёл критический отдел в «Иллюстрированной России» (помимо своего имени, подписываясь также: В. С. Мирный; В. Я-ский; В. С. Я.; В. С. М.)[2].

Вскоре после начала Второй мировой войны Яновский, как и многие русские парижане, покинул Францию. В 1940 году он переехал в Касабланку (Марокко), в июне 1942 года в США. Работал врачом-анестезиологом в нью-йоркских больницах. В 1947 году получил американское гражданство. Совместно с Е. Извольской и А. Лурье организовал в Нью-Йорке экуменическое общество «Третий час», был соредактором одноимённого журнала, выходившего на трёх языках. Продолжал публиковаться в русской эмигрантской печати («Новый журнал», «Новоселье», «Грани», «Новое русское слово», «Русская мысль»), а также в переводах на английский. В 1970-е годы начинает и сам писать на английском языке; публикует англоязычные версии своих написанных по-русски романов, многие из которых не изданы в оригинале. Выпустил книгу воспоминаний «Поля Елисейские» (Нью-Йорк, 1983)[3].

Рукописное наследие Яновского хранится в Бахметьевском архиве Колумбийского университета (Нью-Йорк).

Библиография

  • Колесо: Повесть из эмигрантской жизни. — Париж; Берлин: Новые писатели, 1930. — 159 с.
  • Мир: Роман. — Берлин: Парабола, 1931. — 285 с.
  • Sachka, l’Enfant qui a faim / Traduit du russe par Mme E. Gaebelé-Cekhanovski. — Paris: Éditions des Portiques, 1932.
  • Любовь вторая: Парижская повесть. — Париж: Объединение писателей в Париже, 1935. — 128 с.
  • Портативное бессмертие. — Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1953. — 270 с.
  • Челюсть эмигранта: Повесть. — Нью-Йорк: Диалог, 1957. — 107 с.
  • No Man’s Time / Translated from Russian by Isabella Levitin and Roger Nyle. With Foreword by W.H. Auden. — New York: Weybright & Talley, 1967.
  • Of Light and Sounding Brass. — New York: Vanguard Press, 1972.
  • The Dark Fields of Venus: From a Doctor’s Logbook. — New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1973.
  • The Great Transfer. — New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1974.
  • Medicine, Science and Life. — New York: Paulist Press, 1978.
  • Необыкновенное десятилетие: (Интервью с В. Яновским) // Гнозис. 1979. № V—VI. С. 16—21; то же: Антология Гнозиса. СПб., 1994. Т. 1. С. 332—346.
  • Американский опыт. — Нью-Йорк: Серебряный век, 1982.
  • Поля Елисейские: Книга памяти. — Нью-Йорк: Серебряный век, 1983. — 312 с.
  • Поля Елисейские: Книга памяти. — СПб.: Издательство Пушкинского фонда, 1993. — 276 с.
  • Ересь нашего времени: Роман // Новый журнал. 1996 № 198-202.
  • Из дневника 1955—1959 гг / Публ. и примеч. В. Крейд // Новый журнал. 1997. № 209. С. 164—205.
  • Из дневника 1960—1964 / Публ. и примеч. В. Крейда // Новый журнал. 1999. № 214. С. 134—157.
  • Сочинения: В 2 т. / Предисл., сост. Н. Мельников. Прим. Н. Мельников, О. Коростелев. — М.: Гудьял-Пресс, 2000. — 368+496 с.
  • Поля Елисейские: Книга памяти / Предисл. Н. Г. Мельников. Коммент. Н. Г. Мельников, О. А. Коростелев. — М.: Астрель, 2012. — 479 с.
  • Портативное бессмертие: романы / Предисл. и коммент. М. О. Рубинс. — М.: Астрель, 2012. — 604 с.
  • Любовь вторая: Избранная проза / Предисловие, комментарии, пер. с англ. и франц. Марии Рубинс. — М.: Новое литературное обозрение, 2014. — 608 с.

О нём

  • Завалишин В. С. Экзистенциализм Василия Яновского // Новая газета. 1982. 12—18 июня. С. 26—27.
  • Довлатов С. Против течения Леты [о «Полях Елисейских»] // Звезда. 1991. № 9. С. 193—194.
  • Якимова Г. Писатель и читатель: (К десятой годовщине со дня смерти В. С. Яновского) // Новый журнал. 1999. № 216. С. 251—255.
  • Адамович Г. Письма Василию Яновскому / Публ. и примеч. В. Крейда и В. Крейд // Новый журнал. 2000. № 218. С. 121—140.
  • Резник Э. Р. Творческая интенция памяти в мемуаре В. Яновского «Поля Елисейские» // Гуманитарные исследования. Омск, 2000. Вып. 5. С. 52—56.
  • Livak L. On the artistic merits of disintegration: Dr. Ianovskii’s internship in the literary lab of Dr. Celine // Русская эмиграция: * Литература. История. Кинолетопись. Таллинн; Иерусалим, 2004. P. 182—207.
  • Переписка Горького с В. С. Яновским / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. И. А. Зайцевой // Горький и его корреспонденты (М. Горький. Материалы и исследования; Вып. 7). М., 2005. С. 493—500.
  • Резник Э. Р. В поисках диалога: В. С. Яновский — писатель «незамеченного поколения» русского литературного зарубежья // Филологический сборник: лингвистика, литературоведение, фольклористика. Омск, 2005. С. 95—107.
  • Резник Э. Р. Структура и семантика топоса эмиграции в книге памяти В. С. Яновского «Поля Елисейские» // Франция — Россия: Проблема культурных диффузий. Екатеринбург, 2007. С. 99—105.
  • Кузнецова А. А. Г. Газданов — В. Яновский: «проза памяти» и «проза вымысла» // Гайто Газданов в контексте русской и западноевропейских литератур. М., 2008. С. 101—108.
  • Резник Э. Р. «Поля Елисейские» В. С. Яновского: художественная специфика хронотопа памяти // Мемуары в культуре русского зарубежья: Сб. ст. М., 2010. С. 160—169.
  • Rubins M. Transnational Identities in Diaspora Writing: The Narratives of Vasily Yanovsky // Slavic Review. Volume 73, Number 1, Spring 2014. P. 62—84.
  • Rubins M. Three Circles of Exile: Vasily Yanovsky’s Poetics of Migration // The New Review. Special Issue: Russian Emigration at the Crossroads of the XX—XXI Centuries. M. Adamovich, ed. 2012. P. 159—170.
  • Salajczyk J. Русский Париж в мемуарах Василия Яновского «Поля Елисейские. Книга памяти» // Slowianie Wschodni na emigracji: Literatura — kultura — jezyk. Opole, 2010. С. 375—382.
  • Симбирцева Н. Ю. Жанровые особенности воспоминаний В. Яновского // Вестник Моск. гос. обл. ун-та. Серия: Русская филология. 2011. № 3. С. 175—178.

Напишите отзыв о статье "Яновский, Василий Семёнович"

Примечания

  1. Рубинс М. Странный писатель русского зарубежья // Яновский В. Любовь вторая: Избранная проза / Предисловие, комментарии, пер. с англ. и франц. Марии Рубинс. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 5—48.
  2. Мельников Н. Незамеченный писатель // Яновский В. Поля Елисейские: Книга памяти / Предисл. Н. Г. Мельников. Коммент. Н. Г. Мельников, О. А. Коростелев. М.: Астрель, 2012. С. 5—28.
  3. [magazines.russ.ru/znamia/2012/9/e28.html Ефимов М. О сплетнях и метафизике // Знамя. 2012. № 9. С. 222—224.]

Ссылки

  • [www.livelib.ru/author/299878 Биография В. С. Яновского на LiveLib]
  • [www.svoboda.org/content/transcript/24610356.html Мемуары незамеченного. Василий Яновский о русском Париже // Передача Ивана Толстого «Мифы и репутации» на Радио «Свобода» 10 июня 2012 г.]
  • [www.svoboda.mobi/a/26526208.html Последний путь к свободе. Разговор о Василии Яновском // Передача Ивана Толстого «Мифы и репутации» на Радио «Свобода» 17 августа 2014 г.]

Отрывок, характеризующий Яновский, Василий Семёнович

Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.