Яновский, Давид Маркелович
Поделись знанием:
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.
В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
| Давид Маркелович Яновский | |
 | |
| Страны: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Волковыск (Российская империя) |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
Йер (Франция) |
Дави́д Марке́лович Яно́вский (25 мая 1868, Волковыск — 15 января 1927, Йер) — российский (впоследствии французский, американский) шахматист еврейского происхождения, претендент на мировое первенство, шахматный теоретик, практик и журналист.
Биография
Жил в России, Франции, США. До начала 1-й мировой войны выступал в соревнованиях как представитель России. Победитель крупных международных турниров в Вене (1896), Монте-Карло (1901), Париже (1902) и множества матчевых встреч. Участник матчей на первенство мира с Эм. Ласкером (1909 и 1910). Внес ценный вклад в развитие дебютной теории.
Не получив серьёзного образования, Яновский тем не менее обладал высокой общей культурой, свободно говорил по-русски, по-французски, по-немецки, по-польски и по-английски. В возрасте 23 лет он приехал в Париж, где быстро поразил парижских шахматистов остроумной и яркой игрой. Выиграв первый приз в чемпионате кафе «Кафе де ля Режанс», Яновский затем сражался почти во всех крупных шахматных соревнований того времени, его лучший период был между 1898 и 1906 годами. Кочуя с турнира на турнир, он ошеломлял своих противников яркими атаками и внезапными ударами. Среди пострадавших побывали все ведущие шахматисты мира, включая и Эм. Ласкера. Под впечатлением своих турнирных успехов и нескольких удачных партий с чемпионом мира д-ром Ласкером Яновский отважился вызвать его на матч, но силы были неравны. Результат оказался плачевным. Мудрый практик и глубокий психолог, Ласкер сознательно создавал скучные позиции, не давая Яновскому развернуть свою фантазию во всю мощь. Впрочем, Яновского не занимало чемпионство как таковое, он всю жизнь отстаивал яркий и зрелищный стиль. Его дерзкие атаки и блестящие комбинации поражали невиданным риском. В то время шахматы ещё не превратились в большой спорт, а были просто частью человеческой культуры. Яновским больше владела тяга создать красивую, цельную партию, чем победить во что бы то ни стало. «Яновский был великим шахматистом, но средним спортсменом и слабым психологом», — однажды сказал о нём Ласкер. По воспоминаниям современников известна и страсть Яновского к азартным играм. Он играл одержимо в карты (бридж или покер) и раз за разом проигрывал всё то, что его талант и труд приносили ему в шахматах. В 1901 году он спустил в казино Монте-Карло весь свой первый приз. Азарт Яновского мешал ему не только в жизни. Истинный художник в искусстве шахмат, он, тем не менее, не мог совладать со своим стилем, который страдал от мелких недостатков, в первую очередь от отсутствия самокритики и самообладания. Яновский всегда играл на атаку, даже когда для этого не было никаких оснований; именно из-за этого он проиграл множество партий.
После Мангеймского турнира 1914 года Яновский переехал в Америку, где прожил 10 лет. Там он поначалу был третьим по силе игроком (после Х.Капабланки и Ф.Маршалла), но постепенно молодые мастера стали его теснить. Невзирая на это, временами Яновский демонстрировал былую мощь и свой яркий стиль, которому он остался верен до конца дней.
Член символического клуба победителей чемпионов мира Михаила Чигорина с 31 июля 1896 года.
Нью-йоркский климат оказался неблагоприятным для его здоровья, и в результате недуга Яновский вынужден был вернуться во Францию, где он прожил ещё 2 года. Смерть настигла его в городке Йере, куда он прибыл для участия в турнире.
Брат — Хаим Яновский (1868—1935), также был шахматистом, возглавлял «Общество любителей шахматной игры» в Лодзи.[1]
Турнирные и матчевые результаты
| Год | Город | Наименование соревнования | + | − | = | Место |
|---|---|---|---|---|---|---|
| 1891 | Париж | Матч с С. Зиттенфельдом | 3 | 1 | 1 | |
| 1892 | Париж | Первенство кафе «Режанс» | 17 | 4 | 1 | 2 |
| Париж | Матч с Зиттенфельдом | 5 | 7 | 5 | ||
| 1893 | Париж | Матч с Зиттенфельдом | 2 | 2 | 2 | |
| 1894 | Лейпциг | 9-й Конгресс Германского шахматного союза | 10 | 6 | 1 | 6—7 |
| 1895 | Париж | Матч с Ж. Мизесом | 6 | 6 | 2 | |
| Гастингс | Международный турнир | 7 | 9 | 5 | 12—14 | |
| 1896 | Париж | Первенство кафе «Режанс» (чемпионат Франции) | 10 | 1 | 2 | 1 |
| Нюрнберг | Международный турнир | 10 | 5 | 3 | 5 | |
| Будапешт | Международный турнир | 6 | 4 | 2 | 4—5 | |
| Вена | 5-й международный турнир | 3 | 1 | 1 | 1 | |
| Вена | Матч с Ш. А. Винавером | 5 | 2 | 0 | ||
| Вена | Матч с К. Шлехтером | 2 | 2 | 3 | ||
| 1897 | Берлин | Международный турнир | 9 | 3 | 7 | 4 |
| Берлин | Матч с К. А. Вальбродтом | 4 | 2 | 2 | ||
| 1898 | Вена | Международный турнир | 22 | 7 | 7 | 3 |
| Кельн | 11-й Конгресс Германского шахматного союза | 7 | 7 | 1 | 9 | |
| 1898/1899 | Нью-Йорк | Матч с Дж. Шовальтером | 7 | 2 | 4 | |
| 1899 | Нью-Йорк | Матч с Ф. Маршаллом | 3 | 1 | 0 | |
| Нью-Йорк | Матч с С. Липшютцем | 3 | 1 | 1 | ||
| Нью-Йорк | Матч с Дж. Шовальтером | 2 | 4 | 0 | ||
| Нью-Йорк | Матч с Дж. Шовальтером | 2 | 4 | 1 | ||
| Лондон | Международный турнир | 17 | 7 | 4 | 2—4 | |
| 1900 | Париж | Международный турнир | 9 | 7 | 0 | 10—11 |
| Мюнхен | 12-й Конгресс Германского шахматного союза | 6 | 6 | 3 | 7—10 | |
| 1901 | Москва | Всероссийский турнир | 12 | 2 | 3 | 3 |
| Монте-Карло | 1-й международный турнир | 10 | 2 | 3 | 1 | |
| 1902 | Вена | Двухкруговой турнир Венского шахматного клуба | 3 | 2 | 3 | 1—2 |
| Монте-Карло | 2-й международный турнир | 14 | 4 | 4 | 3 | |
| Карлсбад | Матч с К. Шлехтером | 1 | 6 | 3 | ||
| Ганновер | 13-й Конгресс Германского шахматного союза | 11 | 1 | 5 | 1 | |
| Париж | Турнир (сентябрь) | 3 | 0 | 3 | 1 | |
| Париж | Турнир (октябрь) | 3 | 1 | 3 | 1—2 | |
| 1903 | Париж | Матч с Ж. Таубенгаузом | 5 | 1 | 4 | |
| 1904 | Кембридж-Спрингс | Международный турнир | 10 | 3 | 2 | 2—3 |
| Пароход «Претория» | Тематический матч с Г. Марко | 4 | 2 | 0 | ||
| 1905 | Париж | Матч с Ф. Маршаллом | 5 | 8 | 4 | |
| Париж | Матч с Ж. Таубенгаузом | 4 | 0 | 1 | ||
| 1906 | Остенде | Международный турнир | 15 | 5 | 6 | 2—3 |
| Бармен | Международный турнир | 9 | 3 | 3 | 1—2 | |
| Нюрнберг | 15-й Конгресс Германского шахматного союза | 3 | 11 | 2 | 16—17 | |
| 1907 | Остенде | Международный турнир (четырехкруговой «турнир чемпионов») | 9 | 6 | 5 | 3—4 |
| Карлсбад | 1-й международный турнир | 8 | 11 | 1 | 15 | |
| 1908 | Сюрень | Матч с Ф. Маршаллом | 5 | 2 | 3 | |
| Прага | 1-й международный турнир | 9 | 7 | 3 | 10 | |
| 1909 | Париж | Показательный матч с Эм. Ласкером | 2 | 2 | 0 | |
| Париж | Матч на первенство мира с Эм. Ласкером | 1 | 7 | 2 | ||
| 1910 | Берлин | Матч на первенство мира с Эм. Ласкером | 0 | 8 | 3 | |
| 1911 | Сан-Себастьян | Международный турнир | 4 | 6 | 4 | 11—12 |
| 1912 | Биарриц | Матч с Ф. Маршаллом | 2 | 6 | 2 | |
| 1913 | Нью-Йорк | Международный турнир | 7 | 2 | 4 | 4 |
| Гавана | Международный турнир | 7 | 3 | 4 | 3[2] | |
| Схевенинген | Международный турнир | 10 | 1 | 2 | 2 | |
| 1914 | Санкт-Петербург | Международный турнир (предварительный этап) | 2 | 5 | 3 | 9—10 |
| Мангейм | 19-й Конгресс Германского шахматного союза | 5 | 3 | 3 | 7[3] | |
| 1916 | Нью-Йорк | Мемориал И.Райса | 8 | 3 | 6 | 2 |
| Нью-Йорк | Матч с Ч. Яффе | 5 | 4 | 4 | ||
| Нью-Йорк | Матч с Ф. Маршаллом | 1 | 4 | 3 | ||
| Лексингтон | Матч с Дж. Шовальтером | 7 | 2 | 2 | ||
| 1917/1918 | Нью-Йорк | Матч с Ч. Яффе | 10 | 4 | 4 | |
| 1918 | Нью-Йорк | Матч с О. Хайесом | 5 | 7 | 10 | |
| Нью-Йорк | Двухкруговой турнир | 3 | 7 | 2 | 5 | |
| 1921 | Атлантик-Сити | 8-й конгресс Американского шахматного союза | 7 | 1 | 3 | 1 |
| 1922 | Нью-Йорк | Турнир американских мастеров | 1 | 2 | 2 | 3—6 |
| 1923 | Лейк-Хопатконг | 9-й Конгресс Американского шахматного союза | 8 | 1 | 4 | 3 |
| 1924 | Нью-Йорк | Международный турнир | 3 | 13 | 4 | 11 |
| 1925 | Мариенбад | Международный турнир | 3 | 7 | 5 | 13—14 |
| 1925/1926 | Гастингс | Международный турнир | 1 | 4 | 4 | 7 |
| 1926 | Йер | Международный турнир | 7 | 2 | 0 | 2 |
| Земмеринг | Международный турнир | 7 | 7 | 3 | 10 | |
| Гент | Международный турнир | 3 | 4 | 3 | 3—5[4] | |
| Всего: | 464 | 306 | 212 | |||
Напишите отзыв о статье "Яновский, Давид Маркелович"
Литература
- Шахматы : энциклопедический словарь / гл. ред. А. Е. Карпов. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — С. 518—519. — 624 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-85270-005-3.
- Воронков С. Б., Плисецкий Д. Г. Давид Яновский. — Москва: Физкультура и спорт, 1987. — 415, [1] с. — (Выдающиеся шахматисты мира).
- Романов И. З. Талант и характер. // «64 — Шахматное обозрение». — 1982. — № 5. — С. 21.
- Шахматный словарь / гл. ред. Л. Я. Абрамов; сост. Г. М. Гейлер. — М.: Физкультура и спорт, 1964. — С. 401—402. — 120 000 экз.
Примечания
Ссылки
- [www.chessgames.com/perl/chessplayer?pid=19523 Партии Давида Яновского] в базе Chessgames.com (англ.)
| ||||||
Отрывок, характеризующий Яновский, Давид Маркелович
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.
В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
