Янсон, Алексей Кириллович

Алексей Кириллович Янсон
А. К. Янсон, Таллин, 1926 год
Род деятельности:	педагог
Дата рождения:	21 сентября (3 октября) 1866(1866-10-03)
Место рождения:	Рига, Лифляндская губерния
Гражданство:	Российская империя Российская империя Эстония Эстония
Дата смерти:	18 сентября 1941(1941-09-18) (74 года)
Место смерти:	Таллин, Эстония
Отец:	Кирилл Мартынович Янсон
Мать:	Ольга Кузьминична (ур. Сафронова)
Дети:	Сын - Михаил Янсон
Награды и премии:

Алексе́й Кири́ллович Я́нсон (21 сентября (3) октября 1866, Рига, Лифляндская губерния — 18 сентября 1941, Таллин, Эстония) — русский педагог и общественный деятель Российской империи и Первой Эстонской Республики.

Биография

Родился 21 сентября (3) октября 1866 года в Риге, в семье православного священника Кирилла Янсона.

В 1888 году со степенью кандидата окончил физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета и в этом же году по предложению Управляющего Рижским учебным округом определён инспектором и учителем Ревельского четырёхклассного городского училища. Неоднократно командировался для инспектирования получения льгот третьего разряда ученикам начального училища в Балтийский Порт (май 1890) и Аллоского волостного училища (июль 1891).

Предложением Попечителя Рижского учебного округа назначен в июне 1891 года инспектором народных училищ Ревельского уезда, а в сентябре 1894 года предложением Попечителя Санкт-Петербургского учебного округа перемещен на должность инспектора второго района Санкт-Петербургской губернии.

23 сентября (5) октября 1899 года по его инициативе и во многом благодаря его усилиям в Гатчине была открыта Народная библиотека Попечительства о народной трезвости (ныне её преемницей является Центральная городская библиотека им. А. И. Куприна). На рубеже веков был назначен директором народных училищ в Новгородской губернии, а затем — директором реального училища в Вологде.

С 1906 по 1917 годы занимал пост инспектора Петербургской земской учительской школы, единственной в своем роде по образцовой постановке в ней учебного дела и подбору учительского персонала. Приглашение А. К. Янсона руководить Петербургской (с 1914 г. Петроградской) Земской учительской школой было частью её реформы, задуманной Петербургской земской управой под влиянием событий 1905 года. До него во главе школы стояли И. Ф. Рашевский (1872—1880 гг.) и П. А. Аникиев (1880—1906 гг.). Вместе с А. К. Янсоном в школу в 1906 г. пришла целая группа прогрессивно настроенных преподавателей (Н. В. Чехов, М. И. Мигай, И. Н. Кавун), принявших активное участие в разработке проекта реформы, утверждение которой состоялось летом 1907 года. А. К. Янсон добивается размещения школы на Петровском острове в так называемом [www.citywalls.ru/house8022.html «Городке Сан-Галли»], представлявшим собой комплекс двухэтажных коттеджей со всеми удобствами (электричеством, водопроводом, канализацией). С тех пор воспитанники школы называли себя «сангальцами».

Санкт-Петербург, 1910 год

И. А. Марков, бывший преподаватель Учительской школы, сам окончивший её в 1910 году, вспоминал:

«Алексей Кириллович был блестящим организатором: коллектив Учительской школы постоянно жил в мире новых мыслей и достижений науки. Обладая чудесным свойством сплачивать педагогический коллектив, он сделал из него великую силу. Создаваемая им атмосфера искреннего уважения своих коллег переносилась и на учащихся. Личным примером Алексей Кириллович задавал тон дружеского отношения к учащимся, искреннего уважения и подлинной заботы о каждом из них».

С 1917 года заведовал отделом народного образования петербургского областного комитета Союза Городов, состоя в то же время товарищем председателя Российской Лиги спасения детей. Одновременно он редактировал петербургский «Губернский Земский Вестник».

В 1921 г. А. К. Янсон возвращается в Таллин в качестве оптанта и начинает работать в Министерстве просвещения Эстонской Республики сначала советником, а затем русским национальным секретарем (1922—1927 гг.). В составе этого Министерства был Секретариат по защите культурных интересов национальных меньшинств. Интересы каждого из наиболее крупных меньшинств — русского, немецкого, шведского — защищал свой национальный секретарь. Должность русского национального секретаря длительное время оставалась вакантной из-за отсутствия подходящего кандидата.

Трезво оценивая перспективы помощи русскому населению со стороны властей, А. К. Янсон выступил с идеей создания консолидирующей организации для защиты и развития русской культуры. По всей видимости, он же написал проект её устава, зарегистрированный властями в начале февраля 1923 года, а 24 февраля провел в Таллине первый учредительный съезд Союза русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии, в котором приняли участие представители 25 русских организаций. Десять из них были организациями учителей, остальные пятнадцать представляли русские просветительные и благотворительные общества Принаровья, Печорского края и Причудья. На съезде А. К. Янсон выступил с тремя докладами — основным, о народных библиотеках и о финансировании Союза. Он был избран в первый состав правления Союза в качестве председателя. На этом посту он оставался до 1927 года, после чего его сменил на этом посту видный деятель учительского движения Е. И. Гильдебранд.

По инициативе Союза 28-30 декабря 1923 года в Таллине был проведен съезд русских деятелей просвещения, в задачи которого входила выработка программы деятельности нового объединения. 90 делегатов под председательством А. К. Янсона обсудили широкий комплекс вопросов, связанных с народным образованием и развитием русской культуры в Эстонии. А. К. Янсон выступал с докладами о внешкольной работе и «Дне русского просвещения». Важное значение имело постановление съезда «установить в Эстонии „День русского просвещения“ с целью объединения русских на почве своей национальной культуры». В резолюции по докладу А. К. Янсона отмечалось, что День русского просвещения будет проводиться ежегодно летом, во второй день Троицы. Этот день должен быть посвящён русской культуре и просвещению "путём устройства собраний, спектаклей, концертов и т. п. ". Все денежные поступления от праздника пойдут в Фонд русского просвещения, или Фонд русской культуры, из этого фонда будут выдаваться пособия и ссуды на культурно-просветительную деятельность среди русского населения, и распоряжаться этими средствами должно делегатское собрание, то есть съезд, Союза. Съезд счел нужным выразить благодарность А. К. Янсону за проделанную работу и готовность поддержать его деятельность . Последнее, возможно, является косвенным свидетельством того, что в Союзе и вне его были и противники той линии, которой придерживался А. К. Янсон. По своим убеждениям он был социалистом, и его деятельность вызывала недовольство правых деятелей, весьма влиятельных в русском обществе тогдашней Эстонии. Это противодействие вынудило А. К. Янсона в 1927 г. уйти с постов как русского национального секретаря, так и председателя Союза русских просветительных и благотворительных обществ.

После ухода с поста председателя правления Союза РПБО продолжил общественную деятельность: избирался председателем культурно-просветительского общества «Огонёк» в Таллине, в течение 4 лет редактировал Õpetajaleht («Учительскую газету»), работал заместителем председателя Эстонского учительского союза. Был одним из руководителей Русской социалистической партии Эстонии, организованной в 1927 году. После внесения в Рийгикогу законопроекта о сносе Александро-Невского собора (октябрь 1928 года), выступил в печати с резкими статьями по адресу эстонских националистов, инициаторов разрушения собора.

Почти 20 лет посвятил А. К. Янсон Таллинскому городскому педагогическому музею, продолжая и развивая в нём идеи Музея наглядных пособий, созданного им в Петербургской земской учительской школе. В письме от 26 января 1941 года к учительнице К. Ф. Яковлевой, окончившей Петербургскую земскую учительскую школу в 1912 г., он писал:

«По моей мысли город Таллин основал педагогический музей, директором которого я сделался в качестве любителя, ибо жалованье мне положено не было… За 18 лет работы в музее удалось составить коллекцию, очень богатую, учебных пособий, занимающую два этажа порядочного здания. Всеми пособиями пользуются все таллинские школы, культурные организации, общества и лекторы. У музея есть две маленькие аудитории, где иной раз даются уроки, потому что в школах нет такого оборудования — разве только в трёх-четырёх. Тут же собираются некоторые предметные комиссии учителей. В музее уже 10 лет работают кружки — учеников юннатов, есть летняя экскурсионная станция, теперь действует педагогический кабинет».

В период германской оккупации Эстонии в сентябре 1941 года арестован по доносу за его участие в июльских событиях 1940 года и 18 сентября расстрелян.

Награды

Ордена: Св. Анны 2-й и 3-й ст., орден Св. Станислава 2-й и 3-й ст. Медали: серебряная на Александровской ленте в память царствования Императора Александра III и бронзовая за первую Всероссийскую перепись населения.

Семья

• Отец — Кирилл Мартынович Янсон (1837—1925), протоиерей.
• Мать — Ольга Кузьминична (урождённая Сафронова).
• Жена — Вера Ивановна Янсон, урожд. Мозжелова (1868—1936). Принимала участие в работе женского отдела Союза русских просветительных и благотворительных обществ, посещала все просветительные и литературные мероприятия устраиваемые для русских в Таллине, была членом таллинского литературного кружка.
• Сын (приёмный) — Михаил Алексеевич Янсон, русский биолог, педагог, религиозный писатель и общественный деятель русского зарубежья.

Отрывок, характеризующий Янсон, Алексей Кириллович

В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.