Яншао

Яншао (кит. упр. 仰韶文化, пиньинь: Yǎngsháo Wénhuà) — устоявшееся в прошлом название группы неолитических археологических культур, существовавших на территории Китая (долина средней части реки Хуанхэ) в V—II тыс. до н. э. Выделена в 1921 на материале провинции Хэнань шведским геологом Н. Андерсоном. Одной из отличительных характеристик является расписная керамика.

Понятие Яншао используется для обозначения периода (средний неолит) в центральной и восточной частях бассейна Хуанхэ или группы отдельных средненеолитических культур (Баньпо 1, Шицзя, Баньпо 2, Мяодигоу, Чжуншаньчжай 2, Хоуган 1 и др.), которые ранее считались подвидами Яншао. Эти культуры сложились на базе местного раннего неолита и сосуществовали с культурами среднего неолита западной части бассейна Хуанхэ Мацзяяо и бассейна Янцзы, например, Даси (4400—2700 до н. э.) и др.

Ареал яншаоских культур — среднее течение реки Хуанхэ и её главного притока реки Вэйхэ. Некоторые ученые считают, что яншаосцы пришли на Хуанхэ с юга. Предполагается, что они говорили на одном из сино-тибетских языков.

Наиболее развитыми ремеслами были производство орудий из камня и кости и гончарное ремесло. Каменные и костяные изделия тщательно полировались, зачастую имели аккуратно просверленные отверстия. Гончарная посуда, изготовлявшаяся в расположенных за пределами поселений мастерских, оборудованных печами для обжига, отличается изяществом форм, мастерством изготовления, окраской от ярко-красных до оранжево-лимонных тонов, сложным геометрическим и зооморфным орнаментом. Каждому из поселений были присущи собственные зооморфные орнаменты. В отличие от культуры Мацзяяо (пров. Ганьсу), яншаосцы расписывали посуду до обжига, что делало окраску более прочной. Также распространено было ткацкое ремесло.

В середине III тыс. до н. э. группе культур Яншао на смену пришла группа поздненеолитических культур чёрной керамики, которую принято называть Луншань (龍山, 龙山).

Поселения

Яншаосцы жили небольшими общинами. Поселение обычно состояло из центрального четырёхугольного здания площадью свыше 100 кв. м, вокруг которого располагались несколько углубленные в землю круглые либо квадратные хижины каркасно-столбовой конструкции со стенами из шестов, обмазанных с внешней стороны смесью глины и соломы, и очажной ямой посередине помещения. Они служили жилищем одной — двум брачным парам. Большое центральное здание, по мнению археологов, могло быть либо зданием для общественных нужд всей общины, либо мужским домом, в котором жили юноши общины. Все поселение было окружено рвом.

Этническая принадлежность

Культуру Яншао ряд ученых связывает с протокитайскими племенами, которые говорили на языках сино-кавказской группы и по-видимому мигрировали сюда с запада через Синьцзян и Ганьсу. В VI—V тыс. до н. э. бассейн Хуанхэ и Янцзы, как и более южные районы, был заселен племенами аустрической группы (родственными современным вьетнамцам и малайцам) — создателям Хоабиньской культуры. Потомками этих аборигенов являются племена мяо-яо.

Погребения

На кладбищах, которые располагались вне поселений, хоронили только взрослых членов общины. Детей хоронили в больших глиняных сосудах возле жилищ, в крышках сосудов было отверстие с тем, чтобы душа ребёнка могла покидать свой посмертный дом и возвращаться в него. Взрослых хоронили в грунтовых ямах, в которые клали глиняную посуду и другую утварь. В размерах ям и количестве помещенных в погребения предметов особой разницы не наблюдается, что свидетельствует об отсутствии ярко выраженной имущественной и социальной дифференциации.

Хозяйство

Культуры Яншао характеризуется пойменным земледелием. Главной сельскохозяйственной культурой была чумиза (сорт проса), выращиваемая на плодородных лёссовых почвах без искусственного орошения в связи с тем, что в период Яншао климат был более теплым и влажным. Для вскапывания земли использовались каменные и деревянные орудия, для сбора урожая — плоские каменные или керамические прямоугольные ножи с отверстиями для ременной или веревочной петли.

В Яншао занимались охотой и рыболовством. Охотились на оленей, кабаргу, тапиров, бамбуковых крыс. Для рыболовства применялись сети с каменными грузилами, костяные крючки и остроги. В качестве домашних животных яншаосцы разводили свиней и собак.

Литература

• Кашина Т. И. Керамика культуры Яншао. Новосибирск, 1977.-168 с.
• Chang, K.C. Archaeology of Ancient China. Yale University Press, New Haven, 1983.
• Liu, Li. The Chinese Neolithic: Trajectories to Early States, ISBN 0-521-81184-8
• Underhill, Anne P. Craft Production and Social Change in Northern China, 2002. ISBN 0-306-46771-2.

Отрывок, характеризующий Яншао

В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.