Ян, Карл

Карл Ян
Награды и премии:

Карл фон Ян (нем. Karl von Jan; 22 мая 1836, Швейнфурт — 4 сентября 1899, Адельбоден) — немецкий филолог-классик и теоретик музыки.

Очерк биографии

Сын филолога-классика Людвига фон Яна (1807-1869), Карл фон Ян получил отличное классическое образование (окончил в 1857 университет Эрлангена) и уже в юности увлёкся античной музыкальной культурой. В 1859 г. в Берлинском университете защитил диссертацию (на латинском языке) «De fidibus graecorum» (О струнных инструментах [древних] греков). Устроившись на работу в берлинскую гимназию «Zum Grauen Kloster», плодотворно общался с её директором, крупным филологом и музыковедом И.Ф. Беллерманом (Bellermann). С 1862 работал в Ландсбергской гимназии, где преподавал классические языки, руководил гимназическим хором и симфоническим оркестром. С 1875 Ян преподавал языки и музыкальные дисциплины в гимназии Сааргемюнда, а в 1883—96 гг. занимал должность профессора в крупном лицее Страсбурга.

Очерк научной деятельности

Основным трудом Яна считается его антология «Musici scriptores Graeci» (Leipzig, 1895; многие репринты). В 1899 г. (там же) вышло расширенное издание антологии, первую часть которой составили критические издания музыкальных трактатов Псевдо-Аристотеля («Проблемы»), Евклида («Деление канона»), Никомаха («Введение в гармонику»), Бакхия, Гауденция, Алипия и некоторые фрагментарные тексты. Во второй части (Carminum Graecorum reliquiae) Ян дал восемь образцов древнегреческой музыки в современной транскрипции (в 5-линейной нотации). Издания текстов и музыки учёный снабдил подробными комментариями (в традициях немецкой науки — на латинском языке).

Как теоретик-античник, помимо инструментов изучал загадочный древнегреческий ном, ритмику Аристоксена, философскую концепцию гармонии сфер. Ян вступил в многолетнюю полемику с другим крупным антиковедом Р.Вестфалем, который (как и Геварт) искал в гармонии греков аналоги современной мажорно-минорной тональности. Ян — автор многих статей по музыкальной античности во втором издании знаменитой энциклопедии Паули-Виссова. Помимо античности Ян также занимался музыкой Средних веков (Хукбальд) и раннего барокко (Ж.Ж.Руссо).

Труды Яна заложили фундамент современного музыкального антиковедения. В то время как его транскрипции греческой музыки ныне считаются несколько устаревшими (концепция метра в музыке греков полностью пересмотрена), его критически издания греческих текстов о музыке до сих пор актуальны и по прежнему служат основой для переводов на многие современные языки (в том числе русский).

Труды

• Musici scriptores Graeci (Aristoteles, Euclides, Nicomachus, Bacchius, Gaudentius, Alypius) et melodiarum veterum quidquid exstat, recognovit pooemiis et indice instruxit Carl Jan. Stutgardiae et Lipsiae: Teubner, 1995 (репринт).
• Die Harmonik des Aristoxenianers Kleoneides // Programm des Gymnasiums mit Realklassen zu Landsberg a.W. Landsberg: Schäffer, 1870, S. 1–23.
• Auletischer und aulodischer Nomos // Jahrbücher für classische Philologie, 119 (1879), S.577–92.
• Die griechischen Saiteninstrumente // Programm des Gymnasiums Saargemünd. Leipzig, 1882.
• Die Musik-Instrumente der Griechen und Römer // Festschrift zur 25-jährigen Jubelfeier des Gymnasiums und Realgymnasiums zu Landsberg a. W. Landsberg, 1884.
• Rousseau als Musiker // Preußische Jahrbücher 56 (1885), S. 831 ff.
• Die Harmonie der Sphären // Philologus, lii (1894), S.13–37.
• Der Musikschriftsteller Albinus // Philologus 56 (1897), S. 163 ff.
• Hucbald und das Organum // Allgemeine Musikzeitung Nr. 11–13 (Charlottenburg, 1899)
• Neue Sätze aus der Rhythmik des Aristoxenus // Berliner philologische Wochenschrift, 19 (1899), SS. 475–9, 508–11.

Литература

• Vetter W. Mythos – Melos – Musica. Leipzig, 1957, S. 35ff.
• Winnington-ingram R.P., Mathiesen T. Karl Jan // The New Grove Dictionary of Music and Musicians. N.Y.; L., 2001.

Ссылки

• [de.wikisource.org/wiki/ADB:Jan,_Karl_von Статья о К.Яне в «Allgemeine Deutsche Biographie»] (нем.)

Отрывок, характеризующий Ян, Карл

Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.