Ян Кёнджон

Ян Кёнджон
кор. 양경종
Ян Кёнджон в немецкой униформе (слева), захваченный в плен американскими десантниками, Франция, 1944
Дата рождения	1920(1920)
Место рождения	город Синыйчжу, Корея, Японская империя
Дата смерти	7 апреля 1992(1992-04-07)
Место смерти	штат Иллинойс, США
Принадлежность	Японская империя Японская империя→ СССР СССР→ Третий рейх Третий рейх→ США США
Годы службы	Японская императорская армия: 1938—1939, РККА: 1942—1943, вермахт: 1943—1944
Сражения/войны	Бои на Халхин-Голе, Вторая мировая война Третья битва за Харьков Нормандская операция

Ян Кёнджон (Ян Кён Чжон; кор. 양경종; 1920 — 7 апреля 1992) — корейский солдат, служивший в японской императорской армии, частях РККА и в вермахте. В 1944 году попал в плен к американцам после высадки союзников в Нормандии.

Биография

Родился 3 марта 1920 года в районе Синыйджу, находящемся на северо-западе Кореи, в то время бывшей японской колонией.

В 1938 году в 18-летнем возрасте был призван из Маньчжурии в Квантунскую армию японской императорской армии. Во время боёв на реке Халхин-Гол попал в плен к частям Красной Армии и направлен в исправительно-трудовой лагерь в восточные области СССР.

В 1942 году во время Второй мировой войны он вместе с другими военнопленными был направлен на «восточный фронт» в составе РККА.

В 1943 году на Украине во время Третьей битвы за Харьков был захвачен в плен частями вермахта и направлен во Францию в составе восточного батальона. Служил на полуострове Котантен в северной Нормандии, недалеко от пляжа Юта.

В июне 1944 года после высадки союзных войск в Нормандии Ян Кёнджон был захвачен в плен американскими десантниками. По сведениям лейтенанта Роберта Брюэра (англ. Robert Brewer; 506-й воздушно-десантный полк 101-й воздушно-десантной дивизии США), после высадки на пляже Юта их полк захватил в общей сложности четверых военнопленных азиатской внешности в немецкой униформе, но поначалу никто не смог их допросить. Яна Кёнджона приняли за японца в немецкой униформе и направили в лагерь военнопленных в Великобританию, откуда он был освобождён после окончания войны в мае 1945 года.

В 1947 году он иммигрировал в США, где жил недалеко от Чикаго в штате Иллинойс. Отец двух сыновей и дочери. Умер 7 апреля 1992 года.

Личность на фото

Фотография с заголовком «Jap in nazi uniform captured» («Пленный японец в нацистской униформе») была сделана американскими военнослужащими в 1944 году во Франции, после высадки союзных войск в Нормандии. В подписи к фото указано, что «японец называет своё имя и фамилию американскому офицеру», но не указано, какие именно.

В 1994 году американский историк Стивен Е. Амброз в своей книге «День „Д“. 6 июня 1944 г.» упомянул о четырёх корейских военнопленных, взятых в плен в Нормандии, и предположил, что они были пленены на Халхин-Голе, затем пленены вермахтом в СССР и затем оказались в Нормандии:

На побережье «Юта» в день высадки лейтенант Роберт Брюер из 506-го парашютно-пехотного полка 101-й воздушно-десантной дивизии американских вооруженных сил захватил четырёх азиатов в немецкой форме. Выяснилось, что все они были корейцами. Каким образом корейцы очутились на стороне Гитлера? Похоже, что их призвали в японскую армию в 1938 г. (Корея тогда была японской колонией). Затем они попали в советский плен во время приграничных боев в 1939 г., служили в Красной Армии, были захвачены вермахтом под Москвой в декабре 1941 г. и уже в качестве немецких солдат посланы во Францию. (О дальнейшей судьбе корейцев лейтенант Брюер так и не узнал. Можно предположить, что их отправили обратно в Корею. Тогда они должны были снова оказаться в армии: либо Южной, либо Северной Кореи. Вполне возможно, что им снова пришлось воевать в 1950 г.: или с американцами, или против них в зависимости от того, в какой части Кореи они находились. Так причудливо складывались судьбы людей в XX в.)

Оригинальный текст (англ.)  

At the beach called Utah on the day of the invasion, Lt. Robert Brewer of the 506th Parachute Infantry Regiment, 101st Airborne Division, U.S. Army, captured four Asians in Wehrmacht uniforms. No one could speak their language; eventually it was learned that they were Koreans. How on earth did the Koreans end up fighting for Hitler to defend France against Americans? It seems they had been conscripted into the Japanese army in 1938-Korea was then a Japanese colony-captured by the Red Army in the border battles with Japan in 1939, forced into the Red Army, captured by the Wehrmacht in December 1941 outside Moscow, forced into the German army and sent to France. (What happened to them, Lieutenant Brewer never found out, but presumably they were sent to Korea. If so, they almost certainly would have been conscripted again, either into the South or North Korean army. It is possible that in 1950 they ended up fighting once again, either against the U.S. Army, or with it, depending on what part of Korea they came from. Such are the vagaries of politics in the twentieth century.)"

— Stephen Ambrose. D-Day June 6, 1944: The Climactic Battle of WWII. (1994)., перевод

В 2002 году в южнокорейском журнале Weekly Korea была опубликована статья об этой фотографии.

В 2005 году корейская телекомпания SBS провела журналистское расследование с целью установить личность человека на фото. Для этого журналисты посетили Германию, Францию и США, изучили документы немецкого Бундесархива и американского NARA. Им не удалось установить личность «корейского солдата в Нормандии», однако они выяснили некоторые другие детали, в частности, что на фото — кореец, а в восточных батальонах, оборонявших Атлантический вал в районе высадки союзных войск, служили солдаты с корейскими фамилиями, и, кроме того, в списках военнопленных японских подданных встречается много корейских фамилий.

В 2012 году британский историк Энтони Бивор в свой книге «The Second World War» («Вторая мировая война») идентифицировал человека на фотографии, подтвердив появлявшуюся ранее информацию на форумах и блогах о том, что это — корейский солдат Ян Кёнджон, служивший в японской императорской армии, частях РККА и в вермахте. В 1944 году попал в плен к американцам после высадки союзников в Нормандии.

В искусстве

По мотивам его биографии в 2011 году вышла корейская военная драма «Мой путь» режиссёра Кан Джегю.

В корейской художественной литературе:

• 장웅진. 《노르망디의 조선인》. 피와눈물. 2005. (Янгунджин. Корейская «Нормандия». Кровь и слёзы.)  (кор.)
• 조정래. 《오 하느님|오, 하느님|오 하느님》. 문학동네. 2007. (Чо Джонне. О, Боже)  (кор.)
• 이재익. 《아버지의 길》. 황소북스. 2011. ISBN 9788997092147 (Ли Джеик. Отец дороги)  (кор.)

Оценки и мнения

Британский историк Энтони Бивор:

В войне, в которой погибло так много миллионов людей, и которая развернулась по всему земному шару, этому невольному ветерану японской, советской и немецкой армий сравнительно повезло. Тем не менее, Ян остаётся, пожалуй, самой яркой иллюстрацией беспомощности большинства простых смертных перед лицом превосходящих исторических сил.

Оригинальный текст (англ.)  

In a war which killed so many millions of people and had stretched around the globe, this reluctant veteran of the Japanese, Soviet and German armies, had been comparatively fortunate. Yet Yang remains perhaps the most striking illustration of the helplessness of most ordinary mortals in the face of what appeared to be overwhelming historical forces.

Кан Джегю, режиссёр фильма «Мой путь»:

Это был шок. Я подумал: «Что за событие произошло в этом мире?» Представьте себе, юный кореец на поле боя в Нормандии. Я сказал себе: «Я должен снять об этом фильм». Я подумал: «Это подарок режиссёру Кан Джегю от современной истории. Удастся ли мне, пока я жив, снять какой-то другой фильм о подобной истории?»

Оригинальный текст (англ.)  

It was a shock. I thought, ‘What a thing to have happened in this world.’ Imagine it, a young Korean on the battlefield at Normandy. I said to myself, ‘I have to make a movie about this.’ I thought, ‘This is a gift from modern history to Kang Je-gyu the filmmaker. Could I make another movie with this kind of history while I am alive?’

См. также

• Александр Павлович Мин (1915—1944) — советский офицер, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1945, посмертно). Единственный кореец, удостоенный этой высшей степени отличия в годы Великой Отечественной войны.
• Джозеф Байерли (1923—2004) — американский солдат Второй мировой войны, воевавший против немцев и в американской, и в советской армиях.

Ссылки

• [wizard2.sbs.co.kr/w3/template/tp1_review_detail.jsp?vVodId=V0000311936&vProgId=1000126&vMenuId=1002036&vVodCnt1=00021&vVodCnt2=00 Корейцы в немецкой униформе (часть 1)] (11 декабря 2005). [www.webcitation.org/6DUL95z4V Архивировано из первоисточника 7 января 2013]., [wizard2.sbs.co.kr/w3/template/tp1_review_detail.jsp?vVodId=V0000311936&vProgId=1000126&vMenuId=1002036&vVodCnt1=00022&vVodCnt2=00 часть 2] (кор.). SBS (18 декабря 2005). — Документальный фильм. Проверено 27 октября 2012. [www.webcitation.org/6DULFcpGG Архивировано из первоисточника 7 января 2013].
• [www.hani.co.kr/arti/culture/culture_general/172409.html ‘오, 하느님’ 또하나의 인간에 대한 탐구 ('О Боже.' Ещё один человек-загадка)]. 한겨레 (08.05.2011). Проверено 30 октября 2012. [www.webcitation.org/6DULI9Vs2 Архивировано из первоисточника 7 января 2013].
• [news.naver.com/main/read.nhn?mode=LSD&mid=sec&sid1=117&oid=078&aid=0000035061 거대한 역사 속에 이겨진 나약한 인간의 삶] (кор.), NHN Corp. (16.7.2007). Проверено 4 ноября 2012.

Отрывок, характеризующий Ян Кёнджон

И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?