Ян-Рубан, Анна Михайловна

Анна Михайловна Ян-Рубан (1874 — 4 октября, 1955 Париж), — камерная певица (сопрано), скрипач, педагог, активный деятель культуры в русской эмиграции в Париже XX века.

Биография

Родилась в семье старшего врача Тверской губернской земской больницы, Михаила Ильича Петрункевича, впоследствии видного общественного деятеля, депутата Первой Государственной думы. Её родная сестра Александра Михайловна Петрункевич историк-медиевист.

Музыкальное образование получила в Ялте, затем училась в Германии у Э. Герстер и Л. Леман. Начала выступать в Москве под сценическим псевдонимом Ян-Рубан, в Кружке любителей русской музыки. Наибольшую известность приобрела выступая в ансамблях с мужем Владимиром Полем в музыкальных салонах Москвы, С.-Петербурга и Парижа. Исполняла вокальные произведения Георгия Катуара и Николая Метнера (первая исполнительница его романсов: «Песенка эльфов», «Роза», «Муза», «Могу ль забыть». Метнер посвятил певице романс: «Я пришел к тебе с приветом» (Ор. 24 № 8). Вместе с мужем увлекалась различными духовными течениями. Русско-советский композитор Николай Сизов писал: «Анна Михайловна — музыкант широкого кругозора, в прошлом скрипачка, с большим чувством стиля. В 1911—1912 гг. входила в глиеровскиий кружок по изучению книг Р. Штейнера».

Сергей Маковский писал об Анне Михайловне:

«Многосторонняя культурность была традиционной в семье Петрункевич, одной из самых замечательных семей русского дворянства; к этому присоединялось и необыкновенное личное обаяние Анны Михайловны, молодой красавицы с породистым профилем и гордо поднятой головкой в пышных темных косах». Маковский в своих воспоминаниях пишет, вместе с молодым музыкантом В. И. Полем они составляли непревзойденный дуэт. Многократно бывали они в Ясной Поляне и в Хамовниках у Льва Толстого. По словам Маковского «великий старец благоволил к молодой чете».

Об Анне Михайловне с большим теплом отзывался Феликс Юсупов: «Г-жа Ян-Рубан даже давала мне уроки пения и сама приходила к нам. Не знал я певицы с лучшей певческой дикцией. И никто с таким чувством не пел Шумана, Шуберта и Брамса».

В 1922 из Крыма эмигрировала вместе с мужем Владимиром Полем в Константинополь, затем жила в Германии. В 1923 в Берлине выступила на концерте Н. Метнера. С 1924 жила в Париже, где принимала активное участие в концертах Русского симфонического оркестра под управлением Л. Масловского. Принимала участие в культурной жизни русской эмиграции в Париже. Участвовала в концертах Общества «Музыка», на вечерах песни А. Т. Гречанинова (1926), на Дне русской культуры в Париже (1929) и др. Первый парижский, сольный концерт состоялся в 1928 году в зале Chopin.

С 1930-х годов профессор оперного класса Русской консерватории в Париже (1930-е). С 1934 входила в административный совет (затем в правление) Российского музыкального общества за границей (РМОЗ). В 1950 году работала во Временном комитете по управлению консерваторией. Последние годы жила в Русском доме в Сент-Женевьев-де-Буа. После её смерти 12 октября 1955 на совместном заседании правлений Русской консерватории и РМОЗ была учреждена премия имени A.M. Ян-Рубан для бесплатного обучения в консерватории по классу пения.

Похоронена на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа вместе с мужем Владимиром Полем.

Литература

• Н. Сизов Н. И. Воспоминания о Н. К. Метнере / Н. К. Метнер: Статьи. Материалы. Воспоминания. — М., 1918. С. 121.
• Андреев А. «Владимир Иванович Поль» // Возрождение, 1962, № 128;
• Маковский Сергей Константинович. «На Парнасе Серебряного века». Мюнхен, 1962
• Мищенко А. А. «В. И. Поль» // Вест. РСХД, 1962, № 65.
• Энгель Ю. Д. Глазами современника: Избранные статьи о русской музыке. 1898—1918. — М., 1971. С.322, 436
• Взыскующие града. Хроника русской религиозно-философской и общественной жизни первой четверти XX века в письмах и дневниках современников. Москва, Школа «Языки русской культуры», 1997. 753 c.

Отрывок, характеризующий Ян-Рубан, Анна Михайловна

– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.