Аутенгрубер, Ян

Ян Аутенгрубер
чеш. Jan Autengruber
Род деятельности:	художник
Дата рождения:	25 апреля 1887(1887-04-25)
Место рождения:	Пацов, Австро-Венгрия (ныне — в крае Высочина, Чехия)
Подданство:	Австро-Венгрия Австро-Венгрия
Дата смерти:	15 июля 1920(1920-07-15) (33 года)
Место смерти:	Прага, Чехословакия

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ян Аутенгрубер (чеш. Jan Autengruber; 25 апреля 1887, Пацов — 15 июля 1920, Прага) — чешский художник.

Биография

Образование получил в школе прикладного искусства в Праге, где учился у профессора Дитети. Среди его коллег по Школе были, ставшие впоследствии известными художниками Олдржих Блажичек, Йозеф Лада и другие.

Затем продолжил учёбу в Мюнхенской академии художеств. Дважды выиграл ежегодную премию Академии. Это привлекло к нему внимание немецкой общественности, что нашло отражение и в количестве организованных им выставок на родине (в Чехии) и в Германии (Прага, Мюнхен, Берлин, Дрезден, Мангейм, Ганновер, Кёльн, Гамбург и Франкфурт). Успех художника отметили и немецкие критики. В чешской националистической среде, однако, критика и публика вели себя за редким исключением очень сдержано.

В 1907—1913 годах работал в Мюнхене, где занимался, в основном, портретной живописью, писал картины в жанре ню, копировал картины старых мастеров.

В 1910 году совершил велосипедную поездку в Париж. В 1913 он выиграл стипендию и отправился в Италию. В 1913—1915 годах — жил и творил на Аппенинском полуострове, писал пейзажи.

Участник первой мировой войны. В 1917 году записался добровольцем и ушёл на фронт, но вскоре был демобилизован.

После войны с 1918 года работал в Южной Чехии, затем поселился в Праге и поступил учиться в пражский университет, где на философском факультете изучал историю искусств.

Заболел испанкой, которая перешла в тяжëлую пневмонию. Умер в пражской больнице Винограды в 1920 году.

Творчество

В конце первого десятилетия XX века стиль художника отмечен спокойной манерой, с акцентом на выражение и свежесть жеста. Итальянским пейзажам, особенно выполненным на юге, в районе Таормина, присущ легкий, яркий стиль, картины полны выразительными цветовыми пятнами. После 1910 года манера письма постепенно уступает место обобщенным динамичным композициям, типичным для его более поздних работ.

В Италии в его картинах начали появляться библейские сюжеты (Распятие, Поднятие на крест, Святой Себастьян и Саломея).

Избранные работы

• Автопортрет — 1910,
• Швеи — 1912,
• Баварская крестьянка — 1913,
• Перед купанием — 1913,
• Грустно Пинчио в Риме — 1914,
• Крещение Христа — 1914,
• Выбранное — 1917,
• Весеннее настроение Pacov — 1917—1918,
• Портрет бабушки — 1918.

Литература

• Vojtěch Lahoda, Jan Jedlička. Jan Autengruber 1887—1920. ChechArtBooks/2009. — ISBN 80-86300-93-1.

Ссылки

• [www.czechartbooks.com/jan-autengruber-1887-1920/]

Отрывок, характеризующий Аутенгрубер, Ян

«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.