Бонтьес ван Бек, Ян

Ян Бонтьес ван Бек
Jan Bontjes van Beek
Имя при рождении:	Ян Бонтьес ван Бек
Род деятельности:	член движения Сопротивления во время Второй мировой войны
Дата рождения:	18 января 1899(1899-01-18)
Место рождения:	Вайле (Дания)
Гражданство:	ФРГ
Дата смерти:	5 сентября 1969(1969-09-05) (70 лет)
Место смерти:	Берлин, ФРГ
Супруга:	1-я Ольга Брелинг; 2-я Рахель Мария Вайсбах
Дети:	1-й брак: Като Митье Тим; 2-й брак: Дигне Ян-Барент Себастьян Юлия
Награды и премии:	Золотая медаль на Миланской триеннале (1938); Серебряная медаль на III Международной выставке керамики в Праге (1962); Премия Департамента по культуре вольного ганзейского города Гамбург (1963); Художественная премия Берлина (1965).
Разное:	скульптор, художник по керамике, антифашист, член «Красной капеллы»

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ян Бонтьес ван Бек (нем. Jan Bontjes van Beek; 18 января 1899 года, Вайле, Дания — 5 сентября 1969 года, Берлин, ФРГ) — немецкий скульптор, художник по керамике, антифашист, член движения Сопротивления во время Второй мировой войны, член организации «Красная капелла».

Биография

Ян Бонтьес ван Бек родился в семье выходцев из Нидерландов. Окончил начальную и среднюю школы в Юрдингене, в Германии, куда переехали родители. В 1907 году семья получила немецкое гражданство.

После добровольной службы на флоте во время Первой мировой войны провёл несколько месяцев в Фишерхуде и на ферме Баркенхоф в Ворпсведе у друга-художника Генриха Фогелера. В 1920 году женился на танцовщице и художнице Ольге Брелинг, от который имел двух дочерей, Като и Митье и сына Тима.

В 1921-1922 году завершил обучение гончарному ремеслу в Унденхеме. Затем поступил в Институт имени Германа Августа Зегера в Берлине, бывший химико-технологический научно-исследовательский центр при Королевской фарфоровой мануфактуре.

С сестрой жены, скульптором Амели Брелинг (1876—1966), в 1922 году открыл керамическую мастерскую в Фишерхуде под Бременом. После нескольких рабочих поездок за границу, в 1932 году, архитектор Фриц Хёгер пригласил его в Фельтен под Берлином и заказал ему керамическое декорирование новой домовой церкви при дворце Гонгенцоллернов в Вильмерсдорфе. В 1933 году он развелся с первой женой Ольгой Брелинг и переехал в Берлин.

В Берлине Ян познакомился со своей второй женой, дизайнером Рахель Марией Вейсбах, дочерью искусствоведа Вернера Вейсбаха, на которой вскоре женился и от которой имел двух дочерей, Дигне и Юлию и двух сыновей, Яна-Барета и Себастьяна. Вместе с ней он открыл керамическую мастерскую в Берлин-Шарлоттенбург, которая в 1943 году была полностью уничтожена при бомбардировке.

Ян был противником нацистского режима. В его доме частыми гостями были друзья-единомышленники, в том числе и члены «Красной капеллы». Осенью 1942 года он был арестован гестапо вместе с дочерью от первого брака, Като. Оба обвинялись в связях с организацией «Красная капелла» и в участии в акциях движения Сопротивления. Имперский военный трибунал приговорил Като к высшей мере наказания, и 5 августа 1943 года в тюрьме Плётцензее в Берлине приговор привели в исполнение. Яна за отсутствием доказательств, после трех месяцев тюрьмы, отпустили. В 1944 году его призвали в действующую армию и отправили солдатом на Восточный фронт. В 1945 году он попал в советский плен.

После Второй мировой войны Ян начал педагогическую деятельность в качестве профессора керамики, а затем как профессор и ректор Академии художеств Берлин-Вайссензее. Из-за попыток регулировать его деятельность со стороны государственных органов в 1950 году он подал в отставку. С 1950 по 1953 годы работал в компании «Keramisches Werk Dr.-Ing. Alfred Ungewiß» в Деме.

В 1953 году уехал из ГДР, и с 1953 по 1960 годы работал директором мастерской Школы искусств и ремёсел в Западном Берлине. В 1966 году он был принят на должность профессора керамики в Высшую школу изящных искусств в Гамбурге, где не только преподавал, но и создавал произведения искусства.

Ян Бонтьес ван Бек умер 5 сентября 1969 года в Берлине и похоронен на Целендорфском лесном кладбище в берлинском районе Целендорф.

Творческая деятельность

Ян Бонтьес ван Бек был членом Немецкого художественного совета (с 1960), Свободной академии искусств в Гамбурге (с 1963), Академии искусств в Берлине (с 1964), Международной академии керамики в Женеве (с 1965). Он был награждён золотой медалью на Миланской Триеннале (1938), серебряной медалью на III Международной выставке керамики в Праге (1962), Премией департамента по культуре Вольного ганзейского города Гамбурга (1963) и Художественной премией Берлина (1965). Его учениками были Фолькер Эльвангер (р. 1933), Кристин Атмер де Рейг (р. 1935), Барбара Стер (р. 1936), Антье Брюггеман-Бреквольдт (р. 1941). Главные выставки его работ прошли в Музее Грасси в Лейпциге (1935), Галерее Лестер в Лондоне (1936, вместе с Генри Муром), Галепее Герд Розен в Берлине (1946, групповая выставка), Музее искусств и ремесел в Гамбурге (1964), Академии искусств в Берлине (1978), Музее прикладного искусства (Гера) и дворце Шарлоттенбург (Музей керамики в Берлине) (1999).

Литература

• Digne M. Marcovicz: «Töpfe, Menschen, Leben.» Berichte über das Leben von Jan Bontjes van Beek. Hentrich & Hentrich: Berlin 2011 ISBN 978-3-942271-31-8.
• Deutsche Biographische Enzyklopädie (Walter Killy, K.G. Saur, München 1995)
• Krefelder Werkhefte Heft 3 Jan Bontjes van Beek, Krefeld 1967
• Jan Bontjes van Beek 1899—1969, Ausstellungskatalog Akademie der Künste, Berlin 1977
• G. Reineking von Bock: Meister der deutschen Keramik 1900—1950, Ausstellungskatalog. Köln 1978, S. 73-79
• Hans-Peter Jakobson, Volker Ellwanger (Hrsg.): Jan Bontjes van Beek Keramiker 1899—1969. Jena 1999
• Heinz-Joachim Theis (Hrsg.): Bontjes-Aspekte. Berlin 1999

Ссылки

• [www.janbontjesvanbeek.de/ Сайт Jan Bontjes van Beek 1899—1969]
• [www.zeit.de/1969/37/zeitmosaik Bontjes van Beek] в: Die Zeit, № 37/1969

Отрывок, характеризующий Бонтьес ван Бек, Ян

– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.