Брожек, Ян

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ян Бржоский»)
Перейти к: навигация, поиск
Ян Брожек
польск. Jan Brożek

Ян Брожек
Место рождения:

Курзелув, Польша

Научная сфера:

астроном, математик,
педагог, медик

Место работы:

Ягеллонский университет

Альма-матер:

Ягеллонский университет

Ян Брожек (также Бросциус, Брозик, Бржоский или Броский[1]; польск. Jan Brożek; 1585—1652) — польский священник, астроном, богослов, математик, педагог и медик (известен также под псевдонимами «Curzeloviensis» и «Curel»)[2].



Биография

Ян Брожек родился 1 ноября 1585 года в польском местечке Курзелув[pl] (ныне — на территории Свентокшиского воеводства).

Окончив Краковскую Академию (ныне Ягеллонский университет), он в 1609 году получил степень доктора философии и стал преподавать в альма-матер математику и астрономию[2]. Был сторонником и популяризатором наследия Николая Коперника; в сфере математики занимался теорией чисел (в первую очередь изучением совершенных чисел) и геометрией.

В 1620 году отправился в Падуанский университет изучать медицину; и в 1624 году получил там степень доктора медицины[2].

Закончив обучение в Падуе Ян Брожек возвратился на родину и написал четыре брошюры в защиту Академии против притязаний иезуитов[2].

В 1636 году принял сан священника и стал доктором богословия, что дало ему сперва кафедру, а затем и ректорство в родной Академии[2].

Брожек отличался большими познаниями в различных научных сферах, что принесло ему большую известность среди учёных-современников[2].

Ян Брожек умер 21 ноября 1652 года в городе КраковеBronowice).

Избранная библиография

  • «Geodesia distantiarum» (1610),
  • «Dissertatio astronomica» (1616),
  • «Dissersatio de cometa Astrophili» (1619),
  • «Dе dierum inaequalitate» (1619),
  • «Arithmetica integrorum» (1620),
  • «Apologja pierwsza kalendarz a rzymskiego powszechnego» (1641),
  • «Apologia pro Aristotele et Euclide» (1652),
  • «De numeris perfectis disceptatio» (1637),
  • «Epistolae ad naturam ordinariam figurarum plenius intelligendum» (1615),
  • «Peripatheticus Cracowiensis»,
  • «De litterarum in Polonia vet ustate»,
  • «Sermo in synodo Luceornensi» (1641 год)[2].

Напишите отзыв о статье "Брожек, Ян"

Примечания

Отрывок, характеризующий Брожек, Ян

«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.