Рудзутак, Ян Эрнестович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ян Рудзутак»)
Перейти к: навигация, поиск
Ян Эрнестович Рудзутак
Jānis Rudzutaks<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б)
10 февраля 1934 — 26 мая 1937
Народный комиссар рабоче-крестьянской инспекции СССР
9 октября 1931 — 11 февраля 1934
Глава правительства: Вячеслав Михайлович Молотов
Предшественник: Андрей Андреевич Андреев
Преемник: должность упразднена; Валерьян Владимирович Куйбышев как председатель Комиссии советского контроля при Совнаркоме СССР
Член Политбюро ЦК ВКП(б)
23 июля 1926 — 4 февраля 1932
Народный комиссар путей сообщения СССР
2 февраля 1924 — 11 июня 1930
Глава правительства: Алексей Иванович Рыков
Предшественник: Феликс Эдмундович Дзержинский
Преемник: Моисей Львович Рухимович
Кандидат в члены Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б)
26 апреля 1923 — 23 июля 1926
Председатель Среднеазиатского бюро ЦК РКП(б)
1922 — 1924
Предшественник: должность отсутствовала
Преемник: Исаак Абрамович Зеленский
Председатель Туркестанского бюро ЦК РКП(б)
октябрь 1921 — 1922
Председатель Совета народных комиссаров Туркестанской СФР
март 1920 — май 1920
Преемник: Исидор Евстигнеевич Любимов
 
Рождение: 3 (15) августа 1887(1887-08-15)
хутор Цауни, Курсишская волость, Гольдингенский уезд,
Курляндская губерния,
Российская империя
(ныне Салдусский край, Латвия)
Смерть: 29 июля 1938(1938-07-29) (50 лет)
Москва, РСФСР, СССР
Партия: ВКП(б) с 1905 года

Ян Э́рнестович Ру́дзутак (латыш. Jānis Rudzutaks; 3 [15] августа 1887 года, хутор Цауни Курсишской волости Гольдингенского уезда Курляндской губернии Российской империи, ныне Латвия — 29 июля 1938 года, Москва) — революционер, советский государственный, партийный и профсоюзный деятель.

Член ЦИК СССР 1—7 созывов, член ЦК ВКП(б) (1920—1937), член Политбюро ЦК ВКП(б) (1926—1932), кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) (1923—1926, 1934—1937), член Оргбюро ЦК ВКП(б) (1921—1922, 1923—1924), кандидат в члены Оргбюро (1921, 1922—1923), секретарь ЦК ВКП(б) (1923—1924).





Биография

Родился 3 (15) августа 1887 г. в 4 часа дня в крестьянской семье Эрнеста Рудзутака и его жены Эльке. Латыш по национальности, в свидетельстве о рождении записан как «Jahnis Rudsutaks»[1]. Окончил 2 класса приходской школы. Член РСДРП с 1905, придерживался большевистских взглядов, c 1906 член Рижского комитета РСДРП. С 1907 во главе Виндавской партийной организации, арестован, в 1909 приговорён военным судом к 15 годам каторги (ввиду несовершеннолетия срок был сокращён до 10 лет), отбывал наказание в Рижском централе и Бутырской тюрьме в Москве. После освобождения, во время Февральской революции, — секретарь Всероссийского центрального совета профсоюза текстильщиков, член Президиума Московского Совета профсоюзов.

После Октябрьской революции в 19171920 председатель Московского совнархоза, член Президиума ВСНХ, председатель Центротекстиля, председатель ЦК профсоюза рабочих транспорта, председатель Туркестанской комиссии ВЦИК и Туркестанского бюро РКП(б), член Президиума и генеральный секретарь ВЦСПС. В 1921 был участником т. н. «Дискуссии о профсоюзах», где поддержал платформу В. И. Ленина против Л. Д. Троцкого и Н. И. Бухарина.

19221924 — секретарь Среднеазиатского бюро ЦК ВКП(б).

19241930 — нарком путей сообщения СССР.

19261937 — заместитель председателя СНК и СТО СССР.

С 1931 — председатель ЦКК ВКП(б) и нарком РКИ СССР.

1 января 1930 г. И.В.Сталин предложил Я.Э.Рудзутаку освободить должность наркома НКПС СССР и остаться заместителем председателя СНК и СТО СССР [2]

24 мая 1937 был арестован по обвинению в «контрреволюционной троцкистской деятельности и шпионаже в пользу нацистской Германии». На допросах неоднократно подвергался пыткам и избиениям, но виновным себя не признал и показаний не дал. Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к смертной казни. Расстрелян 29 июля 1938 года. В 1956 полностью реабилитирован и восстановлен в партии.

Имеет место мнение, что Ленин видел своим преемником не Сталина, а Рудзутака. На это наталкивает знаменитое «Письмо съезду», в котором Ленин прямо и недвусмысленно убеждает товарищей по партии снять Сталина с должности, личность Рудзутака вполне подходила под требования Ленина. Более того, своих мемуарах Микоян прямо утверждает, что Ленин предлагал Рудзутака на должность Генерального секретаря вместо Сталина[3]. Писала об этом и Ольга Шатуновская[4][5].

Память

  • Имя Рудзутака носил Омский паровозоремонтный завод, а также Школа Усовершенствования Командного состава (ШУКС) Охраны Путей Сообщения НКПС (С 1926 по 1937 г.).
  • Песня латышской рок-группы «Ливы» (латыш. Līvi) «Памяти Яниса Рудзутака» (латыш. Dzelzsgriezējs, 1987) записана на грампластинке "Рок-панорама 1987 (2) 1988 Мелодия С60 27209 007.
  • Имя Рудзутака носил Даугавпилсский локомотиворемонтный завод.
  • В заметке из газеты "Красный Север" от 27 апреля 1937 года упомянут пассажирский пароход "Ян Рудзутак", который вышел в первый рейс по маршруту Вологда-Устюг-Архангельск по реке Северная Двина.

Напишите отзыв о статье "Рудзутак, Ян Эрнестович"

Примечания

  1. LVVA. Ф. 235, Оп. 6, Д. 598, Л. 12.
  2. [sovdoc.rusarchives.ru/#showunit&id=41194 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 152. Л. 8-14 Документ 3. Записки Сталина И.В.Рудзутаку Я.Э.- 01.01.1930]
  3. «Говорят, он (Ленин) в беседах называл Рудзутака. И его фамилия обсуждалась. Но он был очень нерешительным человеком», — приводит слова Анастаса Микояна его сын Серго Микоян [www.vestnik.com/issues/97/0624/win/mikoyan.htm].
  4. [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_pagesf635.html?Key=20744&page=47 Об ушедшем веке. Рассказывает Ольга Шатуновская]
  5. [levi.ru/guests/guests.php?id_catalog=28&id_position=364 Следствие ведёт каторжанка (история жизни и дела Ольги Григорьевны Шатуновской)]

Литература

  • Кассиль Л. Сын латышского батрака // Партия шагает в революцию. — 2-е изд. — М., 1969.
  • Трукан Г. А. Я. Рудзутак. — М., 1963.; Герои Октября. — М., 1967.

Ссылки

Предшественник:
Феликс Дзержинский
Народный комиссар путей сообщения СССР
2 февраля 192411 июня 1930
Преемник:
Моисей Рухимович

Отрывок, характеризующий Рудзутак, Ян Эрнестович



Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.