Ян III из Рожмберка

Ян III из Рожмберка чеш. Jan III. z Rožmberka<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Яна III из Рожмберка в 1511—1531 годах</td></tr>
Генеральный приор ордена иоаннитов в Чехии
19 ноября 1511—29 февраля 1532
Предшественник:	Ян из Швамберка
Преемник:	Сигизмунд Кельтш фон Римберг
Владарж Рожмберкского дома
1526 — 1532
Предшественник:	Йиндржих VII из Рожмберка
Преемник:	Йошт III из Рожмберка
Место погребения:	Вишебродский монастырь
Род:	Паны из Рожмберка
Отец:	Вок II из Рожмберка
Мать:	Маркета из Гутштейна
Награды:

Ян III из Рожмберка (чеш. Jan III. z Rožmberka; 24 ноября 1484 — 29 февраля 1532) — средневековый южночешский феодал из влиятельного аристократического рода панов из Рожмберка, генеральный приор ордена иоаннитов в Чешском королевстве с 1511 года, владарж Рожмберкского дома с 1526 года. Кроме того, в 1519—1531 годах занимал должность гетмана Прахеньского края. Осуществил масштабную перестройку Страконицкого замка, включая костёл Святого Прокопа, в стиле архитектуры Возрождения.

Происхождение и молодые годы

Ян III из Рожмберка был вторым сыном владаржа Рожмберкского дома Вока II из Рожмберка и Маркеты из Гутштейна. Кроме Яна в семье было ещё пятеро детей: Йиндржих VI, Йиндржих VII, Йошт III, Петр V и Сидония. Согласно «Рожмберкской хронике» Вацлава Бржезана, Ян III родился 24 октября 1484 года. По другим данным, он родился 24 ноября того же года. Отец Яна в 1480 году оказал ордену иоаннитов определённую помощь в войне с турками-османами, за что был принят в состав ордена и получил право избрать себе для последних минут жизни исповедника-иоаннита.

Генеральный приор иоаннитов

Ян из Рожмберка стал членом страконицкого конвента чешского приората ордена рыцарей Святого Иоанна Иерусалимского (ордена госпитальеров или иоаннитов), вероятно, ещё в молодости. По всей видимости, Ян какое то время провёл на Родосе, после чего был назначен в Страконице коадъютором при престарелом генеральном приоре ордена иоаннитов в Чехии Яне из Швамберка.

Переговоры между домом Рожмберков и великим магистром ордена иоаннитов Эмери д’Амбуазом о назначении Яна III из Рожмберка преемником генерального приора Яна из Швамберка начались ещё в 1506 году и ознаменовались преподнесением в дар великому магистру большой серебряной чаши. В том же году Ян был посвящён в рыцари ордена, утверждён в качестве следующего генерального приора ордена в Чехии и назначен коадъютором при Яне из Швамберка. В соответствующей грамоте великого магистра упоминается о неком соглашении между Рожмберками и орденом иоаннитов, в соответствии с которым Ян III был избран следующим главой приората ордена в Чехии. В сохранившейся грамоте генерального приора от 1508 года подпись Яна из Рожмберка уже стояла второй после подписи Яна из Швамберка.

Ян III из Рожмберка фактически занял должность генерального приора ордена иоаннитов в Чехии в 1510 году, когда умер или отошёл от дел старый и немощный Ян из Швамберка. Первое, с чем пришлось столкнуться Яну в новой должности, было плачевное финансовое положение орденских владений, вызванное общим экономическим кризисом в королевстве, продолжавшимся со времён гуситских войн. Для пополнения орденской казны Ян первым делом распродал принадлежавшие ордену мясные лавки в Страконице. В следующем году, 19 ноября 1511 года, решением великого магистра ордена Ян из Рожмберка был официально утверждён в должности, правда, не пожизненно, а сроком на 10 лет. Главным условием назначения Яна III на этот пост стало скорейшее погашение образовавшейся при Яне из Швамберка внушительной задолженности чешского приората по ежегодным взносам в казну ордена на Родосе, размер которой составил 700 дукатов. Ян III добился передачи ему наследства Яна из Швамберка, на получение которого имела право казна ордена иоаннитов, благодаря чему уже в 1512 году ему удалось выплатить 300 дукатов, а в 1517 году ещё 300 венгерских флоринов в счёт погашения задолженности по взносам в орденскую казну. При этом новому генеральному приору удавалось без задержек выплачивать регулярные взносы в казну ордена в размере 100 дукатов в год.

Необходимость оперативно погасить задолженность предыдущего генерального приора и регулярно вносить достаточно крупные ежегодные взносы в орденскую казну, что было крайне важно для Родоса в ситуации войны с Османской империей, вынудило Яна из Рожмберка искать нестандартные источники доходов для чешского приората иоаннитов. Кроме распродажи страконицких мясных лавок, Ян III ввёл в практику взимание внушительных штрафов и залогов за разного рода правонарушения в принадлежащих приорату землях, к примеру, в 1515 году он освободил из заключения некую женщину под залог в 100 коп чешских грошей, в том же году с брненского комтура Йиржи Флорстета, обвинённого в присвоении десятины, были взысканы судебные издержки в размере 22 венгерских флоринов 25 денариев, а в 1532 году было взыскано 60 коп чешских грошей с браконьеров, пойманных в принадлежавших приорату лесах. Кроме этого, продолжалась продажа имений приората горожанам.

Другим достижением Яна из Рожмберка стало возвращение в 1517 году под юрисдикцию чешского приората ордена трёх австрийских коменд иоаннитов с центрами в Вене, Фюрстенфельде и Меллинге, которые неправомерно находились во владении прецептора Кристофа фон Вальденера из германского приората ордена.

Ян III в 1511 году уступил часть своих доходов в пользу страконицкой коменды ордена, на территории которой проводил большую часть своего времени, используя страконицкого приора в качестве своего дипломатического посланца. Стараниями Яна из Рожмберка приор страконицкой коменды в 1512 году получил от папы римского право при проведении святой мессы облачаться в митру и опираться на посох. До того времени данной привилегией в чешском приорате обладал лишь приор Малостранской коменды в Праге. Эта привилегия была дарована папой на период до восстановления разрушенной пражской коменды.

Ян уделял большое внимание хозяйственному развитию Страконицкого панства, особенно добыче серебра в раоне Сушице и Клатови. Под влиянием своего дяди Петра IV из Рожмберка, уделявшего большое внимание развитию в своих владениях прудового рыбоводства, Ян из Рожмберка основал в Страконице рыбный пруд (чеш. rybník). В качестве компенсации за затопленные территории Ян III, являвшийся в качестве генерального приора ордена духовным сеньором города Страконице, в 1512 году пожаловал городу право ежегодно свободно выбирать себе рихтаржа, который затем лишь утверждался в должности преором. Он также поддержал местные установления, касающиеся развития пивоварения, в соответствии с которыми, в Страконице надлежало разливать пиво только местного производства и лиши при недостаточности его для удовлетворения спроса горожан можно было продавать пиво, завезённое извне; с каждой проданной бочки пива в городскую казну следовало уплачивать один грош. Кроме того, Ян III отменил обязанность города оплачивать услуги палача, перенеся её на страконицкую коменду. По просьбе горожан генеральный приор изменил процедуру обжалования судебных решений: ранее апелляция должна была направляться вначале в Гораждёвице, а оттуда в Старе-Место, теперь же жалобы можно было подавать напрямую в Прагу. В 1521 году Ян из Рожмберка даровал Страконице привилегию возводить городские стены, крепостные башни, ворота и водные рвы. В 1532 году Ян III из Рожмберка пожаловали Страконице городской герб: на фоне городских укреплений два щита, на одном из которых изображён крест иоаннитов, на другом — роза Рожмберков.

Ян из Рожмберка начал масштабную перестройку Страконицкого замка в ренессансном стиле, в ходе которой, помимо прочего, была возведена новая замковая башня с эркерами, получившая название Еленка, в которой был устроен банкетный зал для пиров после охоты на оленей. До наших дней сохранились фрагменты внутренних настенных росписей Еленки, в которых присутствует родовой герб панов из Рожмберка — красная пятилистная роза на белом фоне. Замковый костёл Святого Прокопа получил новые своды.

В отличие от своего предшественника, Ян из Рожмберка пользовался покровительством короля Владислава II Ягеллонского, в затем и короля Фердинанда I Габсбургского, особенно, во время нарастания османской угрозы в регионе. В своих родовых имениях Ян организовал воинские сборы для оказания военной помощи Фердинанду I в войне против турок. Во главе рожмберкских сил Ян III поставил гетмана Цинишпана из Гершлака, который и сообщил ему о военных событиях у Вены в 1529 году. Самолично Ян из Рожмберка в сражениях Фердинанда Габсбургского с турками не участвовал.

Гетман Прахеньского края

В 1519 году Ян III занял должность гетмана Прахеньского края, а в 1528 году вторым гетманом края вместе с ним был назначен Цтибор Ржепицкий из Судомержа. Не имея достаточного времени и сил, а под конец жизни и здоровья, Ян III старался не так часто посещать Прагу, как этого требовали его должностные обязанности — часть его полномочий были доверены его представителям. В 1531 году Ян сложил с себя полномочия краевого гетмана, после чего король Фердинанд I назначил на эту должность его брата Йошта III. Ян однако воспротивился этому решению и написал королю, что по семейной традиции должность гетмана Прахеньского края может занимать только старший в роду Рожмберков, носящий титул владаржа Рожмберкского дома.

Одной из основных обязанностей краевого гетмана был сбор берны — прямого налога, взимался по особым случаям и поступал в королевскую казну. Одним из таких налогов стала введённая в 1527 и в 1530 годах «турецкая берна» на обеспечение войны с турками-османами, вызвавшая глухое недовольство среди чешских сословий. Сам Ян оказался не в состоянии сразу уплатить турецкую берну в размере 1170 коп грошей, так что стал в 1530 году объектом специального разбирательства со стороны королевской налоговой комиссии. Другой задачей Яна в должности гетмана стало проведение объявленных королём краевых военных сборов, также направленных на ведение войны с турками и тоже вызвавших протесты сословий.

В полномочия Яна как краевого гетмана входила также организация борьбы с фальшивомонетничеством. К примеру, в 1530 году был пойман подозреваемый в этом преступлении в городе Сушице. Город отказался выдать его гетману Яну из Рожмберка, намереваясь наказать преступника самостоятельно, однако Ян добился от высочайших гетманов королевства передачи ему подозреваемого, после чего заточил его в темнице Страконицкого замка. Через некоторое время Ян освободил подозреваемого, поскольку тому удалось доказать свою невиновность. Кроме того, в качестве гетмана Ян надзирал за исполнением королевских указов относительно таможенных пошлин и когда в 1527 году король Фердинанд I обязал платить таможенные пошлины города Прахеньского края, а также Крумлов, Яну было предписано принудить их к исполнению данного указа.

Борьба за рожмберкское наследство

В 1519 году стареющий и болезненный владарж Рожмберкского дома Петр IV из Рожмберка решил отойти от дел и уведомил своих племянников о желании отказаться от титула владаржа, указав качестве своего преемника Яна III. Братья Яна воспротивились этому решению, в частности, из-за того, что Ян III являлся членом монашеского рыцарского ордена и по причине принятого на себя целибата не мог иметь потомков. В том же году в Воднянах было заключено соглашение о разделе рожмберкской доминии между Петром IV и его племянниками, при этом последние обязались после его смерти прислушиваться к мнению их старшего брата Яна III. В том же году соглашение было записано в земские доски. Для раздела между тремя младшими братьями была предназначена восточная часть рожмберкских владений, в состав которой входили Тршебоньское, Миличинское, Хоустницкое и Собеславское. Яну III в качестве удела было определено Гельфенбуркское панство, которым Ян фактически владел с 1507 года. Согласно Вацлаву Бржезану, в то время Яну III принадлежали также панства Гусинец и Заблати. Каждый брат также получил свою часть фамильных сокровищ, хранившихся в Крумловском замке.

Согласно завещанию Петра IV из Рожмберка, умершего 9 октября 1523 года, большая часть рожмберкской доминии, включая Гельфенбуркское, Рожмберкское и Новоградское панства, а также титул владаржа передавалась его любимому племяннику Яну III из Рожмберка с условием, что он вернёт некоторые владения, ранее конфискованные у нескольких монастырей. Завещание содержало условие, ставшее главной причиной конфликта между Яном и его братьями: в случае смерти Яна III и отсутствия у него потомков унаследованные им фамильные владения Рожмберков должны были быть разделены между панами Зденеком Львом из Рожмиталя, Яном из Швамберка, Криштофом I из Швамберка, Яном Голицким из Штернберка и Ганушем из Гардека.

В развернувшейся после смерти Петра IV борьбе за его наследство и титул владаржа между Яном и его братом Йиндржихом VII каждый стремился заручиться влиятельными сторонниками. Поскольку Йиндржих состоял в дружеских отношениях с королевой Марией, король Людвик Ягеллонский также занял его сторону и в 1524 году потребовал от Яна вернуть брату неправомерно, по его мнению, полученные после смерти Петра IV рожмберкские владения. Кроме того, сторонником Йиндржиха и его младших братьев стал высочайший гетман Чешского королевства князь Карел I Минстерберкский, который по их просьбе воспрепятствовал внесению завещания Петра IV в земские доски. В итоге конфликт между братьями дошёл до применения насилия. Йиндржих пригласил Яна к себе в Тршебоньский замок на пир и когда ночью Ян заснул братья, как говорится в источниках, напали на него и душили подушкой до тех пор, пока он не согласился отдать им унаследованные от Петра IV рожмберкские владения. После этого Ян III ещё какое то время находился в заточении у Йиндржиха. Единственный свидетель произошедшего, канцлер Вацлав из Ровнего, удерживался Йиндржихом в заточении три четверти года.

В сентябре 1524 года Йирджих и Ян всё же пришли к некому соглашению, по которому Ян III уступил Йиндржиху резиденцию рожмберкских владаржей в Крумловском замке, а сам вернулся в свою орденскую ставку в Страконицком замке. Ян фактически самоустранился от продолжения спора с братьями по поводу наследства их дяди, однако вместо него в спор с младшими Рожмберками активно включился высочайший бургграф Зденек Лев из Рожмиталя, который при помощи военной силы и земского суда решил заставить Йиндржиха из Рожмберка исполнить завещание Петра IV. В развернувшемся конфликте Ян из Рожмберка в итоге занял сторону своих братьев.

После смерти Йиндржиха в августе 1526 года Ян III встал во главе Рожмберкского дома и принял титул владаржа. Теперь Яну пришлось продолжать спор о наследстве Петра IV со Зденеком Львом из Рожмиталя, с которым началась затяжная тяжба. После смерти короля Людвика Зденек Лев заручился поддержкой баварских герцогов, которые пообещали передать ему рожмберкские владения в случае избрания одного из них на чешский престол. После избрания в 1526 году чешским королём Фердинанда Габсбургского, которого поддерживал Ян из Рожмберка, новый король занял его сторону. В 1527 году во время коронации Фердинанда королём Чехии Ян из Рожмберка вместе со Зденеком Львом из Рожмиталя нёс корону Святого Вацлава. Однако пану из Рожмиталя вскоре удалось завоевать расположение Фердинанда и привлечь его на свою сторону в споре о рожмберкском наследстве. В апреле 1528 года Ян III со своими сторонниками прибыл в Прагу для участия в земском сейме, куда прибыл и Зденек Лев со своими приверженцами. На сейме король с согласия обеих конфликтующих сторон установил, что Ян III и его братья должны выплатить определённые суммы отступного лицам, указанным в завещании Петра IV, взамен чего эти лица отказывались от прав наследования рожмберкских земель. До выплаты указанных сумм причитавшиеся им по завещанию Петра из Рожмберка владения переходили к ним в залог. Несмотря на внушительный размер назначенных сумм, Рожмберки постепенно выплатили их в полном объёме: Зденек Лев из Рожмиталя получил от них 62 500 рейнских гульденов, Криштоф из Швамберка — 42 000, Ян Голицкий из Штернберка — 23 700. Последняя часть этих сумм была выплачена братьями в 1531 году.

К 1527 году братья признали Яна владаржем Рожмберкского дома, а в 1528 году между ними было заключено новое соглашение о дальнейшей судьбе семейных владений, в соответствии с которым Петр V получил в управление Тршебоньское панство, а в случае смерти Яна получал также Новоградское панство и половину рудников; все остальные владения после смерти Яна должны были отойти Йошту III. Соглашение содержало условие, по которому Петр и Йошт могли отчуждать что-либо из рожмберкских имений лишь по взаимному согласию. После этого между тремя братьями окончательно установились мир и согласие. В 1530 году Ян добровольно передал Йошту Крумлов.

Будучи сыном пана Вока II из Рожмберка, Ян III принадлежал к высшему аристократическому сословию Чешского королевства и являлся членом панского семейства, несколько веков фактически владевшего южной частью Чехии и когда то даже претендовавшего на чешский престол. Заняв фамильную должность владаржа Рожмберкского дома, Ян из Рожмберка получил право восседать на земских сеймах выше высочайших земских чиновников. Однако, в отличие от других чешских аристократов, Ян редко бывал при дворе и не стремился наезжать в рожмберкскую резиденцию в Праге, предпочитая ей Страконице и Крумлов.

Ян III из Рожмберка умер 29 февраля 1532 года и был погребён в семейной усыпальнице Рожмберков в Вишебродском монастыре.

Описание герба

Известно три варианта герба Яна III из Рожмберка, использовавшиеся в разные периоды его жизни. Начало использования первого варианта датируется 1508 годом, когда Ян начал подписывать грамоты чешского приората вместе с генеральным приором Яном из Швамберка. Этот вариант герба включал в себя геральдический щит, разделённый на четыре поля. В 1 и 4 червлёных полях помещался серебряный лапчатый крест, а во 2 и 3 серебряных полях была изображена червлёная пятилистная рожмберкская роза с золотой завязью. Начиная с 1511 года Ян использовал следующий вариант герба: В 1 и 4 серебряных полях — червлёная пятилистная рожмберкская роза с золотой завязью, во 2 и 3 червлёных полях — серебряный геральдический крест. Над щитом помещалась жабья голова с червлёно-серебряным намётом, на нашлемнике — рожмберкская роза. Из оттиска печати, датированного 1531 годом, известен третий вариант герба: в 1 и 4 серебряных полях — червлёная пятилистная рожмберкская роза с золотой завязью, во 2 и 3 червлёных полях — серебряный мальтийский крест.

Литература

• Červenka, Vladimír [jihoceskyherold.cz/old/Casopis/JH_2006_2.pdf České převorství johanitů a jejich heraldika I] // Jihočeský herold (Časopis o historii a pomocných vědách historických). — České Budějovice: Milan Daněk, 2006. — № 2. — С. 5—24.
• Jirsová, Blanka [www.historie.hranet.cz/heraldika/jh/JH_2011_1.pdf Rožmberkové, řád sv. Jana Jeruzalémského a Strakonicko] // Jihočeský herold (Časopis o historii a pomocných vědách historických). — České Budějovice: Milan Daněk, 2011. — № 1. — С. 23—24.
• Kotlárová, Simona. [www.veduta-nakladatelstvi.cz/download/1296559784cs__1_jan_iii_z_rrozmerka.pdf Jan III. z Rožmberka (1484–1532): Generální převor johanitského řádu v Čechách a vladař rožmberského domu]. — České Budějovice: Veduta, 2010. — 223 S. — ISBN 978-80-86829-59-3.
• Kotlárová, Simona. [is.cuni.cz/webapps/zzp/detail/92892/?lang=en Jan III. z Rožmberka, generální převor johanitského řádu v Čechách a vladař rožmberského domu] / vedoucí práce: Blanka Zilynská. — Disertační práce. — Praha: Univerzita Karlova v Praze, Filozofická fakulta, Ústav českých dějin, 2010. — 222 S.
• [archive.org/stream/ottvslovnknauni36ottogoog#page/n48/mode/2up z Rožmberka] (чешск.) // Jan Otto Ottův slovník naučný: Illustrovaná encyklopaedie obecných vědomostí. — Praha: J. Otto, 1904. — Sv. 22: Rozkošný—Schloppe. — S. 28—35.

Ссылки

• [www.hradstrakonice.cz/hrad/historie.asp Střípky z historie: Jan z Rožmberka (1511—1532)] (чешск.). Hrad Strakonice. Město Strakonice (2010). [www.webcitation.org/6g1r8tVdG Архивировано из первоисточника 15 марта 2016].

Отрывок, характеризующий Ян III из Рожмберка

– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.