Новый японо-корейский договор о сотрудничестве

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Японо-корейский договор 1907 года»)
Перейти к: навигация, поиск
Новый японо-корейский договор о сотрудничестве
Хангыль 정미7조약
Ханча 丁未七條約
Маккьюн —
Райшауэр
chongmi 7 choyak
Новая романизация Jeongmi 7 joyak

Новый японо-корейский договор о сотрудничестве (яп. 第三次日韓協約 Дай-сандзи Никкан Кё:яку, Третья японо-корейская конвенция) был заключён 24 июля 1907 года между Японской и Корейской империями.



Предыстория договора

Корейская империя стала протекторатом Японии согласно японо-корейскому договору о протекторате. В соответствии с договором, Корея потеряла право на проведение самостоятельной внешней политики. Однако в 1907 году император Коджон послал трёх человек на Гаагскую конференцию о мире, чтобы попытаться представить Договор о протекторате как несправедливый и аннулировать его. В результате 18 июля 1907 года, находясь под давлением японцев, Коджон был вынужден отречься от престола в пользу своего сына Сунджона. Через шесть дней Япония подписала с правительством Кореи новый договор, значительно расширявший права генерал-резидента и сокращавший суверенитет Кореи. К договору также прилагался неопубликованный дипломатический меморандум, передававший корейскую армию, полицию и суды под управление Японии.

Текст договора

Правительства Японии и Кореи, желая улучшить благосостояние Кореи, с целью принести процветание корейскому народу, договорились о нижеследующем.

1. Во всех вопросах, связанных с административными реформами, правительство Кореи будет получать руководящие инструкции от генерал-резидента (яп. 統監 то:кан).

2. Законы, принимаемые правительством Кореи, должны будут получить предварительное одобрение генерал-резидента.

3. Судебная власть в Корее будет отделена от административной.

4. Назначения и увольнения высокопоставленных офицеров не могут быть произведены без согласия генерал-резидента.

5. Корейское правительство будет назначать на любые посты, связанные с Кореей и Японией, лиц, рекомендованных генерал-резидентом.

6. Корейское правительство не будет назначать иностранцев на государственную службу без предварительной консультации с генерал-резидентом.

7. Первый пункт японо-корейского протокола, подписанного 22 августа 37 года эры Мэйдзи, признается утратившим силу.

От Великой Японии — Ито Хиробуми, граф, генерал-резидент, 24 июля, 40-й год эры Мэйдзи (1907) (подпись)
От Великой Кореи — Ли Ванён, премьер-министр, 24 июля, 11-й год эры Кванму (1907) (подпись)

Дипломатический меморандум (не был опубликован)

На основании японо-корейского договора 40 года эры Мэйдзи, следующие пункты получат силу закона.

(1) Будут созданы нижеперечисленные суды, состоящие из подданных Японии и Кореи.

Председатель (яп. 院長 интё:) и генеральный прокурор (яп. 檢事總長 кэндзисо:тё:, современными иероглифами - 検事総長) в суде должны быть подданными Японии. Двое из судей (яп. 判事 хандзи) и пятеро из секретарей (яп. 書記) должны быть подданными Японии.

  • 2 Три Апелляционных суда (яп. 控訴院 ко:соин)

Один должен быть расположен в центре страны, один на севере и один — на юге. Двое из судей, один из адвокатов (яп. 檢事 кэндзи, современными иероглифами - 検事) и пятеро из секретарей должны быть подданными Японии.


  • 3 Восемь окружных судов (яп. 地方裁判所 тихо: сайбансё)

Каждый из судов должен быть расположен рядом со зданием своей окружной прокуратуры (яп. 觀察府所在地 кансацуфу сёдзаити, современными иероглифами -観察府所在地) в бывших восьми провинциях (яп. до:) Главные прокуроры (яп. 所長 сётё:) и главные адвокаты (яп. 檢事正 кэндзи, современными иероглифами - 検事正) должны быть подданными Японии. 32 человека из всех адвокатов и 80 человек из всех секретарей должны быть подданными Японии; они будут размещены в соответствии с потребностями своей работы.

  • 4 Сто три уездных суда (яп. 區裁判所 кусайбансё, современными иероглифами - 区裁判所)

Они должны быть расположены в значительных уездах (яп. 郡衙 гунга) Один из адвокатов и один из секретарей в каждом из судов должен быть подданным Японии.

(2) Будут созданы следующие тюрьмы.

  • Девять тюрем

Восемь тюрем будут расположены рядом с соответствующими окружными судами и одна — на островах. Начальники тюрем (яп. 典獄 тэнгоку) должны быть подданными Японии. Половина персонала тюрем, состоящего из тюремных надзирателей (яп. 看守長 кансютё:) и их подчиненных, должна быть набрана из подданных Японии.

(3) Вооружённые силы Кореи будут расположены в соответствии с нижеследующим.

  • Корейская армия, за исключением первого батальона (яп. 一大隊 итидайтай), предназначенного для охраны императора и других задач, будет расформирована.
  • Обученные офицеры (яп. 士官 сикан) будут назначены в армию Японии для дополнительного обучения, за исключением тех, кому необходимо остаться в армии Кореи.
  • Для корейских солдат, проходящих подготовку с целью занятия офицерской должности, в Японии будут обеспечены соответствующие условия.

(4) Все, кто на момент подписания договора находятся на службе в Корее на должности советника (яп. 問顧 комон) или члена Совета (яп. 參與官 санъёкан, современными иероглифами - 参与官) будут уволены.

(5) На следующие должности в центральном правительстве (яп. 中央政府 тю:о: сэйфу) и местных управлениях (яп. 地方廳 тихо:тё:, современными иероглифами - 地方庁) Кореи будут назначены подданные Японии.

  • Заместители министра (яп. 次官 дзикан) для каждого министерства
  • Начальник полиции (яп. 内部警務局長 найбу кэйму кёкутё:)
  • Один комиссар полиции (яп. 警務使 кэймуси) и один заместитель комиссара (яп. 副警務使 фуку-кэймуси)
  • Несколько секретарей (яп. 書記官 сёкикан) и помощников секретарей (яп. 書記郎 сёкиро:) в кабинете министров.
  • Несколько секретарей и помощников секретарей в каждом министерстве.
  • Губернатор (яп. 事務官 дзимукан) в каждой провинции.
  • Один начальник полиции (яп. 警務官 кэймукан) в каждой провинции
  • Несколько местных секретарей (яп. 主事 сюдзи) в каждой провинции

Вопросы о других назначении подданных Японии в ведомства финансов, полиции и прикладной науки будет решен в дальнейшем новым договором.

Напишите отзыв о статье "Новый японо-корейский договор о сотрудничестве"

Отрывок, характеризующий Новый японо-корейский договор о сотрудничестве

– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.