Японская антарктическая экспедиция

Японская антарктическая экспедиция
Экспедиционное судно «Кайнан-мару»
Страна Японская империя Японская империя Дата начала 29 ноября 1910 года Дата окончания 20 июня 1912 года Руководитель Сирасэ Нобу
Состав
9 человек береговой партии, 18 человек судовой команды на момент выхода в море
Достижения
Достигнута широта 80°05′ ю.ш. Исследованы горы Александры
Открытия
Комплекс метеорологических и гляциологических наблюдений Разведана полярная трасса по Ледяному барьеру Открыта бухта Кайнан

Япо́нская антаркти́ческая экспеди́ция 1910—1912 годов (яп. 南極探検隊 Нанкёку танкэнтай) — первая антарктическая экспедиция, предпринятая в Японии, целью её было достижение Южного полюса. Возглавлялась лейтенантом Сирасэ Нобу (1861—1946). Несмотря на отсутствие ощутимых результатов, вызвала большой подъём патриотических чувств в Японии.

Подготовка и снаряжение

Будущий начальник экспедиции Сирасэ Нобу имел экспедиционный опыт, проведя в 1893 году зимовку в ледяной пещере на острове Шумшу, побывав там и в 1895 году. После демобилизации в звании лейтенанта некоторое время жил на Карафуто. В начале ХХ века он стал планировать экспедицию к Северному полюсу, но после сообщений Кука и Пири, в 1909 году он начал организацию экспедиции на Южный полюс. Экспедиция не получила поддержки государства, поскольку премьер-министр Кацура Таро и председатель Ассоциации поддержки экспедиции Окума Сигэнобу были политическими противниками. Снаряжать экспедицию пришлось на добровольные пожертвования, была объявлена национальная подписка, в которой участвовали 10 000 человек. Экспедиция была крайне стеснена в средствах, снаряжение было более чем скудным. Например, провиант включал 3 000 штук сушеной трески для собак, 11 тысяч сушеных гребешков, 660 кг сахара, 2500 банок мясных консервов, 562,5 кг тофу, 18 000 кг риса, 2500 банок фруктовых консервов, 2 000 банок приправы и т. д. Существенной частью снаряжения были 30 курильских ездовых лаек, отданных под попечение каюров-айнов Ямабэ Ясуносукэ (айнское имя Яёманэку) и Ханамори Синкити (айнское имя Сисиратока). Первоначально предполагалось использовать лошадей (Сирасэ консультировался с участниками экспедиции Шеклтона), но места для конюшен и корма не оказалось на борту экспедиционного судна.

Экспедиционным судном стала бывшая рыболовная парусная шхуна. Её обшили железными листами, поставили небольшой двигатель и дали имя «Кайнан-мару» (яп. 開南丸, «Освоение Юга»). Судно длиной 30 метров имело водоизмещение 204 тонны. Вспомогательная паровая машина имела мощность всего в 18 л. с.

Команда

Подбору команды уделялось особое внимание, ибо экспедиция должна была продемонстрировать миру величие самурайского духа. Одним из условий включения в состав экипажа было отсутствие семьи, поскольку никто не мог гарантировать благополучного возвращения. Индивидуальные контракты с начальником подписывались кровью. (Тем не менее в команде оказались люди, скрывшие своё семейное положение и даже предстоящую помолвку). Один из членов команды отправился своим иждивением. В числе курьёзных моментов можно указать и такой: кандидаты должны были показать умение разгрызать косточку маринованной сливы. Начальник считал, что в Антарктиде, скорее всего, придется питаться насквозь промороженной пищей.

Возраст указан на момент отправления из Иокогамы, фамилия указана первой

Береговой отряд

1. Сирасэ Нобу (白瀬 矗), 49 лет — лейтенант армии в отставке, начальник экспедиции, начальник санного отряда
2. Ханамори Синкити (花守　信吉), 33 года — каюр, айн по национальности
3. Икэда Масакити (池田　政吉), 45 лет — натуралист (участвовал только со второго сезона)
4. Миисё Сэйдзо (三井所　清造), 34 года — фельдшер, помощник врача
5. Миура Котаро (三浦　幸太郎), 25 лет — кок (только в первом сезоне)
6. Мурамацу Сусуму (村松　　進), 26 лет — второй механик
7. Нисикава Гэндзо (西川　源蔵), 24 года — стюард
8. Тада Кэйити (多田　恵一), 28 лет — ассистент натуралиста
9. Таидзуми Ясунао (田泉　保直), 24 года — кинооператор (работал только в первом сезоне)
10. Такэда Тэрутаро (武田　輝太郎), 33 года — глава научного отряда
11. Ватанабэ Тикасабуро (渡辺　近三郎), 26 лет — матрос, во втором сезоне назначен коком
12. Ямабэ Ясуносукэ (山辺　安之助), 44 года — каюр, айн по национальности
13. Ёсино Ёситада (吉野　義忠), 23 года — кладовщик
14. Хасимура — каюр, айн по национальности

Команда «Кайнан-мару»

1. Номура Наокити (野村　直吉), 44 года — командир судна
2. Танно Дзэнсаку (丹野　善作), 41 год — первый помощник, переводчик (только в первом сезоне)
3. Цутия Томодзи (土屋　友治), 34 года — второй помощник, во второй сезон повышен до первого помощника
4. Сакаи Хэйтаро (酒井　兵太郎), 44 года — третий помощник, во второй сезон повышен до второго помощника
5. Сима Ёситакэ (島　　義武), 30 лет — казначей
6. Симидзу Котаро (清水　光太郎), 40 лет — старший механик
7. Тохэй Рёхэй (藤平　量平), 27 лет — смазчик, во второй сезон повышен до второго механика
8. Фукусима Ёсидзи (福島　吉治), 19 лет — матрос
9. Сугисаки Рокугоро (杉崎　六五郎), 36 лет — кочегар
10. Хамасаки Миосаку (浜崎　三男作), 28 лет — кочегар
11. Сато Итимацу (佐藤　市松), 33 года — рулевой
12. Камада Гисаку (釜田　儀作), 27 лет — рулевой
13. Миякэ Юкихико (三宅　幸彦), 28 лет — дрессировщик собак и переводчик (работал только во втором сезоне)
14. Сибата Канэдзиро (柴田　兼治郎), 20 лет — матрос
15. Такагава Садзиро (高川　才次郎), 31 год — матрос
16. Ватанабэ Китаро (渡辺　鬼太郎), 29 лет — матрос
17. Ясуда Исабуро (安田　伊三郎), 32 года — плотник
18. Такатори Сумимацу (高取　寿美松), 35 лет — кочегар (работал только в первом сезоне)

Ход экспедиции

29 ноября 1910 года «Кайнан-мару» вышел из Иокогамы, взяв курс на юг. Уже первый этап плавания показал, что экспедиция будет очень тяжелой. На экваторе температура в трюмах судна достигла +37 °C, испортилась часть крупы и консервов. Особенно страдали от жары лайки, пять из которых издохли. Команде приходилось заниматься рыбной ловлей, добыча составляла значительную часть рациона. Крайне напряжённой была ситуация с пресной водой: мыться приходилось дождевой водой, суточный рацион воды составлял одну кружку.

8 февраля 1911 года судно добралось до Веллингтона, Новая Зеландия, время для плавания на Юг было упущено. Пока судно загружалось припасами, издохли ещё четыре лайки. 11 февраля «Кайнан-мару» двинулся дальше. Вечером 2 марта начался снегопад, на следующий день появились первые айсберги, а затем ледовые поля, становившиеся все плотнее. Лейтенант Сирасэ решился отправиться в Австралию, до начала нового летнего сезона. 1 мая экспедиция прибыла в Сидней. К тому времени на борту осталась всего одна живая лайка. Здесь были получены сведения о «полярной гонке», развернувшейся между Скоттом и Амундсеном, стало ясно, что японцы не смогут с ними конкурировать.

Местные жители встретили японцев подозрительно, а у команды даже не было денег на гостиницу. Капитан «Кайнан-мару» Номура был отправлен на родину для сбора недостающих средств и закупки новой партии ездовых собак. С ним отправились несколько членов команды, не вынесшие тягот пути. Оставшиеся в Сиднее люди в буквальном смысле слова нищенствовали, а в прессе печатались издевательские материалы о «жёлтых гориллах, взявшихся за покорение Южного полюса». В Австралии экспедиции большую помощь оказал сэр Уильям Эджворт Дэвид, участник первой экспедиции Шеклтона, покоритель Южного Магнитного полюса, занимавший тогда должность президента Австралийского общества содействия развитию науки. Он опубликовал статью об экспедиции в местных газетах, устраивал экскурсии на «Кайнан-мару» для сбора средств, помогал советами, а также предоставил собственный сад для разбивки палаточного лагеря японской экспедиции. Сирасэ подарил ему фамильный меч XVII века, хранящийся ныне в Австралийском музее.

В начале ноября 1911 года из Японии вернулся капитан Номура, с которым приплыл ещё один каюр-айн Хасимура и 29 сахалинских лаек. 19 ноября экспедиция вновь вышла в море. 12 января 1912 года «Кайнан-мару» вошёл в Китовую бухту, где уже расположился «Фрам», ожидавший возвращения команды Амундсена с Южного полюса. 27 января произошла встреча двух экспедиций. Амундсен описывал это событие в иронических тонах:

«…Престрюд изрядно удивился, очутившись лицом к лицу с двумя сынами Ниппона, которые рьяно изучали нашу палатку и её содержимое. Правда, в ней был всего-то один спальный мешок да примус. Японцы первыми начали беседу по-английски, радостно толкуя что-то насчет nice day (чудесного дня) и plenty ice (обилия льда). Заявив, что он совершенно согласен с такими неоспоримыми фактами, наш товарищ перевел речь на более интересующий его вопрос. Гости рассказали, что они сейчас единственные обитатели палатки на краю барьера. Двое их товарищей ушли в глубь барьера заниматься метеорологическими наблюдениями, они вернутся через неделю. „Кайнан Мару“ отправился к Земле Короля Эдуарда. Предполагалось, что судно вернется к 10 февраля, заберет береговой отряд и возьмет курс на север. Престрюд пригласил своих новых знакомых навестить нас в „Фрамхейме“ и, чем скорее, тем лучше; но они все не шли, а мы не могли их ждать. Если японцы все же посетили „Фрамхейм“, они могут засвидетельствовать, что мы сделали все, чтобы нашим возможным преемникам было хорошо».

— Руаль Амундсен. Южный полюс

В 75 километрах к востоку от Китовой бухты 16 января была найдена удобная гавань, названная Кайнан-мару. (В 1956 году здесь будет основана американская база Little America V.) Бухта изобиловала тюленями, на которых айны тут же развернули охоту, мясо стало основой рациона полярников, жир служил отличным топливом. Лагерь экспедиции развернули в 2,5 км от побережья. Из-за непогоды 27 января, «Кайнан-мару» вынужден был уйти в море.

20 января отряд из пяти человек во главе с лейтенантом Сирасэ направился к югу. На ведущих санях, в которые впрягли 15 лаек, сидели Сирасэ, айн Ханамори и наблюдатель Такэда. За ними шла упряжка из 13 собак, тащивших сани с айном Ямабэ и медиком Миисё. Отряд взял с собой 800 кг груза, включавшего палатки, двадцатидневный запас провианта и различные инструменты. Все были в меховой одежде, на ногах — снегоступы. На собак надели специальную обувь, чтобы облегчить им бег по снегу.

Продвижение было медленным: в сутки удавалось проходить не более 15 км. Жизнь осложнялась антагонизмом между японцами и айнами: японские члены экспедиции на привалах ночевали в палатке, айнов же оставляли вместе с собаками под открытым небом. На шестой день похода началась метель при −25 °C, в буране упряжки потеряли друг друга, что грозило смертельной опасностью, поскольку навигационный компас располагался на одних нартах, а всё снаряжение на вторых. Пурга продолжалась 26 часов. 28 января, на 9-й день похода группы воссоединились. Достигнув 80°05’ ю. ш. на 156°37’з. д., Сирасэ понял, что команда совершенно не готова к походу и принял решение возвращаться.

Сирасэ дал название достигнутому месту Снежная долина Ямато (яп. 大和雪原, Ямато юкихара), поднял японский флаг, и провозгласил открытые земли владениями Японии. В снегу была захоронена капсула с подписями всех 10 000 жертвователей экспедиции. 31 января команда вернулась на побережье. С ними были 26 уцелевших собак.

Возвращение

2 февраля «Кайнан-мару» вернулся в Китовую бухту. Тяжёлая ледовая обстановка требовала немедленного возвращения. 4 февраля команда была на борту своего судна, с собой взяли только 6 собак, остальных бросили на побережье. 20 июня экспедиция вернулась в Токио, пройдя за год и семь месяцев около 48 000 км. Лейтенант Сирасэ был вынужден вернуться в Японию раньше, изыскивать средства на выплату жалованья членам команды. Для этого он был вынужден продать собственный дом, экспедиционное судно и всё оборудование, но денег всё равно не хватило. Общая сумма расходов на экспедицию достигала 125 000 йен, из которых он был должен 40 000 йен (200 млн современных). Начальнику пришлось устроить лекционное турне с демонстрацией фильма, снятого в экспедиции, но на выплату долгов потребовалось 23 года.

В родной деревне Нобу Сирасэ установлен памятник, а в новом городе Никахо (префектура Акита, в прошлом — посёлок Коноура) открыт музей покорителей Антарктиды. Здание напоминает по форме эскимосское иглу, на территории музея установлен макет «Кайнан-мару». Памятник экспедиции установлен также в Токио, в сквере на пирсе района Сибаура; японцами поставлен памятный знак на Сахалине на сопке рядом с селом Лесное (Корсаковский район Сахалинской области).

Источники

• Shirase, Nobu (25 March 1912). «[query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?_r=1&res=9803E6DB1F31E233A25756C2A9659C946396D6CF Japanese Story of Polar Trip]» (PDF). The New York Times. Retrieved on 12 October 2008.
• [www.south-pole.com/p0000105.htm Shirase Nobu, 1861–1946]. www.south-pole.com. Проверено 24 сентября 2008. [www.webcitation.org/67Z5DqPes Архивировано из первоисточника 11 мая 2012].
• Амундсен Р. Южный полюс // Р. Пири. Северный полюс Р. Амундсен. Южный полюс / Пер. Л. Л. Жданова. — М.: Мысль, 1972. С. 523.
• [community.livejournal.com/karafuto_ken/4479.html С. Сактаганов. 2-ое участие сахалинских каюров в антарктической экспедиции] Статья по материалам книги Сэкия Тоситака «История экспедиции Сирасэ» (перевод Виктора Незамутдинова), изданной в 2002 году.
• [www.coolantarctica.com/Antarctica20fact20file/History/antarctic_whos_who_shirase_nobu_kainan_maru.htm Экспедиция Нобу Сирасэ на сайте coolantarctica.com]
• Hamre, Ivar (November 1933). «The Japanese South Polar Expedition of 1911—1912: A Little-Known Episode in Antarctic Exploration». The Geographical Journal, Vol. 82, No. 5, pp. 411–423.
• Riffenburgh, Beau (2007). [books.google.com/books?id=fRJtB2MNdJMC&pg=PA562&lpg=PA562&dq=%22kainan+maru%22&source=web&ots=dkdX_xeFJp&sig=In9Lnyvn8fA02lZAz3BmmMtUG2M&hl=en&sa=X&oi=book_result&resnum=10&ct=result#PPA561,M1 Encyclopedia of the Antarctic']'. CRC Press.
• [science.compulenta.ru/653966/ Скотт, Амундсен… и Нобу Сирасе!]

Отрывок, характеризующий Японская антарктическая экспедиция

– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?