Японская военная иена

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Японская военная иена
Территория обращения
Эмитент Япония Япония
Производные и параллельные единицы
Дробные Сен (1⁄100)
Рин (1⁄1000)
История
Изъятие из обращения Апрель 1943 года—1945 год
Не следует путать с Американской военной иеной — валютой, выпускавшейся в период оккупации Японии в 1945—1958 годах.

Японская военная иена — оккупационные военные деньги, выпускавшиеся на территориях, оккупированных Японией в период Русско-японской войны, Первой мировой войны, Гражданской войны в России, Японо-китайской войны и Вторжения во Французский Индокитай.





Выпуск периода Русско-японской войны

В период Русско-японской войны (1904—1905) для оплаты оккупационных расходов японских войск в Манчжурии и Корее выпускались банкноты в 10, 20, 50 сен, 1, 5 и 10 иен[1]. Выпускались также поддельные российские кредитные билеты[2].

Выпуск периода Первой мировой войны

Япония вступила в войну в 1914 году на стороне Антанты. 27 августа 1914 японские войска начали осаду Циндао — германской колонии в Китае. 7 ноября крепость Циндао сдалась.

В обращение были выпущены банкноты в 10, 20, 50 сен, 1, 5, 10 иен[3].

Выпуск периода Гражданской войны в России

В 1918—1920 годах Япония приняла участие в интервенции стран Антанты в Сибири и на Дальнем Востоке. Были выпущены банкноты с надписью на русском языке «Императорское Японское Правительство» в 10, 20, 50 сен, 1, 5, 10 иен[3] и банкноты Тёсэн-банка в 10, 20 и 50 сен[4].

Выпуски периода Японо-китайской войны 1937—1945

Военные действия в Китае были начаты осенью 1931 года вторжением в Манчжурию. В 1932 году в оккупированной Манчжурии было создано марионеточное государство Манчжоу-го, начавшее в том же году выпуск собственной валюты — юаня Манчжоу-го. В 1932 году произошёл краткосрочный «Инцидент 28 января», а в 1933 году — вторжение в Жэхэ, после которого было заключено перемирие, продолжавшееся 4 года. В этот период военные деньги Японией не выпускались, для обеспечения войск в Северном Китае использовались банкноты Тёсэн-банка, в Центральном Китае — банкноты Банка Японии.

7 июля 1937 года произошёл инцидент на Лугоуцяо, послуживший формальным поводом для начала Второй японо-китайской войны.

14 октября 1938 года было опубликовано объявление о выпуске военных банкнот для оплаты военных издержек. С этой целью учреждались специальные агентства в Шанхае, Нанкине, Ханьчжоу и Сучжоу. Агентства также должны были изъять из обращения банкноты Банка Японии. Военные иены печатались в Японии, а их эмиссия на территории Китая производилась Иокогама Спеши банком по поручению министерства финансов Японии и Банка Японии. Военная иена выпускалась без всякого обеспечения. Первоначально военная иена использовалась для расчётов с торговыми предприятиями, обслуживающими оккупантов, затем они стали использоваться для всех расчётов с местным населением и для выплаты жалования военнослужащим.

Формально курс военной иены к японской иене составлял 1:1. Курс к местной валюте был установлен только после образования марионеточных правительств и учреждения ими подконтрольных Банку Японии эмиссионных банков.

1 января 1941 года на чёрном рынке Шанхая 100 военных иен приравнивались к 166,60 китайского юаня, что соответствовало курсу — 1 военная иена = 9,16 цента США, в то время как официальный курс Банка Японии составлял — 1 иена = 237⁄16 цента США. С целью устранения влияния обесценения военной иены на курс японской иены в декабре 1941 года обращение банкнот Банка Японии в Центральном Китае было запрещено. За отказ от приёма военной иены была введена смертная казнь.

Военные иены были использованы Японией для приобретения в Китае значительных сумм американских долларов и фунтов стерлингов, которые использовались для приобретения стратегического сырья и вооружения.

После образования марионеточных китайских правительств для обеспечения японских войск использовались также деньги созданных этими правительствами эмиссионных банков. При этом оккупантами предпринимались меры к изъятию из обращения китайских национальных банкнот и замене их деньгами марионеточных правительств.

В начале 1943 года правительство Японии решило унифицировать денежное обращение на оккупированной территории. 1 апреля выпуск военных иен прекращался. Контролируемый японцами Центральный резервный банк Китая выкупал военные иены по курсу: 1 иена = 5,55 юаней Центрального резервного банка.

К концу 1940 года в Китае было выпущено военных денег на сумму около 600 млн иен. Данных об эмиссии за 1941—1943 годы нет[5].

Первый выпуск военных иен был произведён купюрами в 10, 50 сен, 1, 5, 10 иен. Купюры этого выпуска были оформлены по образцу купюр выпуска 1904—1905 и 1918 годов. Следующий выпуск (1938—1939 годов) печатался с клише банкнот Банка Японии в 1, 5, 10 и 100 иен, но банкноты имели дополнительные надпечатки об обращении только в вооружённых силах. Банкноты третьего выпуска (1938—1939) в 1, 5, 10 и 100 иен однотипны со вторым выпуском, но вместо названия банка — надпись «Императорское японское правительство», внизу надпечатки нет. Купюры четвёртого выпуска (1939 год) печатались в 1, 5, 10, 50 сен, 1, 5, 10 иен с изображением птицы или дракона. Пятый выпуск (1940 год) выпущен в купюрах: 21⁄2 рина, 1, 5, 10, 50 сен, 1, 5, 10, 100 иен. Рисунок аналогичен рисунку на банкнотах четвёртого выпуска, отличается только надпись (7 иероглифов вместо 11-ти)[6][7].

Для обеспечения японских войск в Кантоне и Южном Китае использовались банкноты второго и третьего выпусков с небольшими круглыми надпечатками[8].

Выпуск в Северном Индокитае

После капитуляции Франции во Второй мировой войне Япония 29 июня подписала с вишистами соглашение о запрете провоза грузов в Китай через территорию Французского Индокитая, который служил одним из немногих каналов связи с внешним миром для Китая. Несмотря на соглашение, железнодорожный проезд до Юньнани всё ещё оставался открытым. В результате давления на правительство Виши снабжение Китая сырьём и оружием по маршруту Хайфон — Юньнань прекратилось. В Индокитае обосновался военный гарнизон, который обеспечивался поддержкой флота и авиационных баз на острове Хайнань.

22 сентября 1940 года между Францией и Японией заключено соглашение о размещении японских войск в Северном Индокитае. Японцы получили право базирования и транзита до 6000 военнослужащих. Через день была осуществлена их высадка в Хайфоне. Одновременно было начато выдвижение войск в Индокитай из оккупированного японцами Южного Китая. Одна из войсковых колонн 5-й дивизии пересекла границу и после непродолжительных боёв с французскими легионерами взяла под контроль ж.-д. станцию в Лангшоне.

23 сентября вишистская Франция обратилась к правительству Японии с протестом против нарушения условий соглашения. Однако уже 26 сентября две японские дивизии завершили размещение на севере Индокитая, что позволило Японии полностью изолировать Китай от внешнего мира, за исключением направления из Бирмы.

Для обеспечения японских войск в Северном Индокитае использовались купюры пятого выпуска с отличительным знаком (иероглифом «ро», за которым следовала единица)[9].

Напишите отзыв о статье "Японская военная иена"

Примечания

  1. ↑ Cuhaj, 2008, pp. 782.
  2. ↑ Сенилов, 1991, с. 7.
  3. ↑ 1 2 Cuhaj, 2008, pp. 783.
  4. ↑ Васюков, 1993, с. 83.
  5. ↑ Алексеев, 1952, с. 288-293.
  6. ↑ Сенилов, 1991, с. 44-52.
  7. ↑ Cuhaj, 2008, pp. 359-360.
  8. ↑ Сенилов, 1991, с. 47.
  9. ↑ Сенилов, 1991, с. 53.

Литература

  • Алексеев А.М. Военные финансы капиталистических государств. — 2-е. — М: Госполитиздат, 1952. — 506 с.
  • Васюков А.И., Горшков В.В., Колесников В.И. Бумажные денежные знаки России и СССР. — М: Политехника, 1993. — 215 с. — ISBN 5-7325-0325-0.
  • Османов Е.М. Японские деньги на Дальнем Востоке России в годы русско-японской (1904—1905) и гражданской (1917—1923) войн // Вестник Санкт-Петербургского университета, серия 9. — 2009. — № 3. — С. 352-358. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1813-1921&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1813-1921].
  • Сенилов Б.В. Военные деньги Второй мировой войны. — М.: Финансы и статистика, 1991. — 123 с.
  • Cuhaj G.S. Standard Catalog of World Paper Money. General Issues 1368—1960. — 12-е изд. — Iola: Krause Publications, 2008. — 1223 с. — ISBN 978-0-89689-730-4.

См. также

<td class="navbox-list navbox-odd" style="text-align:left;border-left-width:2px;border-left-style:solid;width:100%;padding:0px;text-align:left;"></td><tr style="height:2px"><td colspan="2"></td></tr><tr><th scope="row" class="navbox-group" style="background: #FFFF99;">Доллар ($)</th><td class="navbox-list navbox-even" style="text-align:left;border-left-width:2px;border-left-style:solid;width:100%;padding:0px;text-align:left;;background:#f0f0f0;"></td></tr><tr style="height:2px"><td colspan="2"></td></tr><tr><th scope="row" class="navbox-group" style="background: #FFFF99;">См. также</th><td class="navbox-list navbox-odd" style="text-align:left;border-left-width:2px;border-left-style:solid;width:100%;padding:0px;text-align:left;"></td></tr></table></td></tr></table>

Отрывок, характеризующий Японская военная иена

– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Японская_военная_иена&oldid=67581695»

Навигация