Японская живопись

Японская живопись (яп. 絵画 кайга, «картина, рисунок») — один из наиболее древних и изысканных японских видов искусств, характеризуется широким разнообразием жанров и стилей. Для японской живописи, как и для литературы, характерно отведение ведущего места природе и изображение её в качестве носительницы божественного начала. Другим предметом, который широко распространен в японской живописи, является изображение сцен из повседневной жизни и тематических картин, которые часто переполнены цифрами и деталями. Эта традиция, несомненно, началась в период раннего средневековья под влиянием Китая, но со временем стала рассматриваться как часть японских традиций, которая существует и сегодня.

История

Первая живопись в Японии датируется периодом японского палеолита.

Период Ямато

В периоды Кофун и Асука (IV — VII века) наряду с внедрением китайской письменности (иероглифы), создания государственного режима по китайскому образцу и распространения буддизма, из Китая в Японию были завезены и многие произведения искусства. После этого в Японии начали воспроизводить произведения живописи в стиле аналогичном китайскому.

Период Нара

С дальнейшим развитием буддизма в VI и VII веке в Японии процветала религиозная живопись, используемая для украшения многочисленных храмов, возведенных аристократией, но в целом в период Нара в Японии вклад в развитие искусства и скульптуры был больше, чем в живопись. Ранние из сохранившихся картин этого периода включают росписи на внутренних стенах храма Хорю-дзи в префектуре Нара. Эти росписи включают рассказы о жизни Будды Шакьямуни.

Период Хэйан

Начиная с X века в японской живописи выделяют направление ямато-э, картины представляют собой горизонтальные свитки, которыми иллюстрировали литературные произведения.

Период Муромати

В XIV веке развивается стиль суми-э (монохромная акварель), а в первой половине XVII века художники начинают печатать укиё-э — гравюры на дереве, изображавшие гейш, популярных актёров театра кабуки и пейзажи. Влияние популярности гравюр укиё-э на европейское искусство XVIII века называют японизмом.

Адзути-Момояма

В резком контрасте с живописью периода Муромати выступает живопись периода Адзути-Момояма (1573—1603). Ей характерен полихромный стиль с широким использованием золотой и серебряной фольги. В то время большой известностью и престижем пользовалась школа Кано. Её основатель Эйтоку Кано занимался росписью стен потолка и раздвижных дверей для разделения комнат. Такие расписные элементы служили украшением замков и дворцов военной знати.

Период Мэйдзи

Со второй половины XIX века было отмечено разделение искусства на конкурирующие европейский и традиционный стили. Во время периода Мэйдзи Япония подверглась большим политическим и социальным изменениям в процессе европеизации и модернизации, организованной правительством. Западный стиль живописи официально продвигался правительством. Перспективные молодые художники были посланы за границу для учебы, а иностранные художники приезжали в Японию для разработки школьной программы по искусству.

Тем не менее, после первоначального всплеска интереса к западному художественному стилю, маятник качнулся в противоположную сторону, произошло возрождение традиционного японского стиля. В 1880 году западный стиль искусства был запрещен на официальных выставках и подвергался резкой критике.

См. также

• Культура Японии
• Наохиса Иноуэ (род. 1948), современный художник-импрессионист

Литература

• Николаева Н. С. Декоративные росписи Японии 16 - 18 веков: От Кано Эйтоку до Огата Корина. — М.: Изобразительное искусство, 1989. — 232 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-85200-083-3. (в пер., суперобл.)

Отрывок, характеризующий Японская живопись

Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.