Итальянская забастовка

Итальянская забастовка — также называется  — форма протеста наряду с забастовкой и саботажем, заключающаяся в предельно строгом исполнении сотрудниками предприятия своих должностных обязанностей и правил, ни на шаг не отступая от них и ни на шаг не выходя за их пределы. Иногда итальянскую забастовку называют работой по правилам (англ. Work-to-rule).

Такой метод забастовочной борьбы весьма эффективен, так как работать строго по инструкциям практически невозможно, и, вкупе с бюрократическим характером должностных инструкций и невозможностью учесть в них все нюансы производственной деятельности, такая форма протеста приводит к существенному спаду производительности и, соответственно, к крупным убыткам для предприятия. При этом с итальянской забастовкой трудно бороться с помощью антизабастовочных законов, а привлечь к ответственности инициаторов практически невозможно, так как формально они действуют в строгом соответствии с Трудовым Кодексом.

Бастующие во время забастовки могут в обязательном порядке выполнять не все, а только некоторые правила. Демонстративно небрежная работа иногда также называется итальянской забастовкой. Некоторые эксперты называют такую забастовку цивилизованным методом высказывания своего недовольства.

Применение данной формы протеста в современной России связанно с прямым переводом — «работа по правилам». На самом же деле для саботажа и затягивания выполнения производственного задания в Италии применялись не правила, установленные официальными должностными инструкциями, а правила, индивидуально принятые для конкретной акции её организаторами. Эффективность данного вида протеста заключается в невозможности для нанимателя заменить работника штрейкбрехером, поскольку формально бастующий не покидает рабочего места.

История

Впервые такая борьба за свои права стала применяться в Италии (отсюда и название) в начале XX века. По некоторым сведениям, это были итальянские лётчики, которые, борясь за свои права, договорились делать всё строго по инструкции. В результате число полётов значительно сократилось. Это маловероятная версия, поскольку развитие авиации было не на том уровне, чтобы носить столь массовый характер.

По другим источникам, впервые итальянскую забастовку начали применять итальянские полицейские. Один из сайтов сообщает, что впервые такая забастовка проведена действительно в Италии в 1904 году железнодорожными работниками.

В России термин «итальянская забастовка» известен как минимум с начала XX века. Например, газета «Русское Слово» в номере от 22 (09) июля 1907 года сообщает:

На петербургско-варшавской железной дороге производится «итальянская» забастовка, заключающаяся в строгом выполнении инструкций при производстве манёвров, благодаря чему поезда опаздывают и многие отменяются.

В отечественной литературе итальянская забастовка описана в романе Дмитрия Дмитриевича Нагишкина «Сердце Бонивура»: во время японской интервенции на Дальнем Востоке рабочие решают тянуть «волынку итальянскую»:

Контролёр отскочил от клепальщика.

— Итальянишь?
— Лучше итальянить, чем японить!
Контролер заметался по своему участку. Он увидал, что урок с утра почти не продвигался, несмотря на внешнее впечатление усиленной работы. Старший контролёр побежал в управление.

«Волынкой» называли разновидность итальянской забастовки, при которой протестующие нарочно затягивают работу. Словарь Ушакова даёт такое определение:

|2. только ед. Приносящее вред или вносящее беспорядок затягивание, медлительность в работе в какой-н. деятельности; какое-н. дело, действия, надолго затянувшиеся и не дающие осмысленного результата (простореч.).

Подобный термин вошёл в советские документы, относящиеся к событиям наподобие Вичугской всеобщей стачки 1932 года и Норильского восстания заключённых 1953 года.

В современной России известна итальянская забастовка на сборочном заводе компании Ford под Санкт-Петербургом и организованное справедливороссами затягивание принятия поправок в закон о митингах, результатом которого стало беспрецедентно длинное заседание Госдумы. Последнюю было бы корректнее назвать словом филибастер.

Японская забастовка

В Японии распространена аналогичная форма протеста — так называемая «японская забастовка». За месяц о ней работники предупреждают работодателя. В течение забастовки все работают по правилам, при этом в одежде используются детали (надписи, символы), говорящие о выдвигаемых требованиях или просто о самом факте разногласия с работодателем.

Художественные произведения

• Дмитрий Нагишкин: Сердце Бонивура: Роман — 2006 ISBN 5-9533-1426-4
• Артур Хейли: Менялы / The Moneychangers. Роман. (1975)

См. также

• Работай медленно
• Локаут
• Филибастер

Отрывок, характеризующий Итальянская забастовка

Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.