Порнография в Японии

Производство порнографической продукции занимает важное место в японской масс-культуре. Несмотря на существование 175-й статьи Уголовного кодекса Японии, остающейся без изменений с 1907 года, которая устанавливает запрет на производство и продажу любой порнографической продукции, де-факто строгий юридический запрет на производство порнофильмов отсутствует, строго запрещена лишь публикация материала с демонстрацией лобковых волос, однако с 1980-х гг. и этот запрет соблюдается лишь отчасти. Надзор за допустимостью/недопустимостью производства такого вида продукции осуществляет не государство, а добровольные организации, такие как Nihon Ethics of Video Association, которые в выдаче разрешений или запретов руководствуются своими принципами и интересами. Всё это привело к тому, что ежегодный объём порнографической продукции в Японии достигает 35 000 фильмов в год, что ставит Японию в уникальное положение по отношению к другим азиатским странам, где производство порнографии или полностью запрещено (Китай), или осуществляется, но в значительно меньших объёмах.

История явления

Порнография в традиционном обществе

Расцвет японской порнографии имеет свои исторические корни. Сексуальные темы в японском искусстве возникли много веков назад и восходят к древним японским мифам, среди которых самый известный — миф о возникновении японских островов в результате сексуальной связи бога Идзанаги и богини Идзанами. В первой половине японской хроники «Кодзики» (712 год) 35 эпизодов имеют непосредственное отношение к сексу. В период Эдо широкое распространение получил эротический жанр деревянной гравюры укиё-э под названием сюнга (яп. 春画) — «весенние картины».

В древних памятниках нет и намёка на неодобрительное отношение к сексу. «Эта откровенность в рассказе о сексе и литературных материалах, — пишет японский культурантрополог Тосинао Ёнэяма, — сохранилась вплоть до нашего дня… В японской культуре не было в отношении секса сознания первородного греха, как это имело место в христианских культурах». Несмотря на то что в 1868 году после Реставрации Мэйдзи и проникновения христианских миссионеров были введены некоторые ограничения и цензура, сексуальность оставалась ведущей темой в японской массовой культуре и не связывалась с чувством стыда или вины.

Порнография в послевоенное время

Американская оккупация после поражения Японии во Второй мировой войне повлекла за собой не только проведение успешных реформ, но и принесла с собой влияние западной масс-культуры, в частности эротических журналов, таких как Playboy. Белые женщины, малоизвестные японцам герои западной культуры в скором времени стали культовыми в Стране восходящего солнца, вызывали восторг и поклонение.

Пинку эйга

Уже в 1960 году в японских кинотеатрах появляются пинку эйга, которые изначально представляли собой низкобюджетную лёгкую порнографию, которую производили режиссёры-любители. Неоднозначные трактовки японских законов привели к многочисленным уголовным разбирательствам, что впрочем не ослабило мощи набирающего силы явления.

Первый главный «розовый фильм» вышел в 1964 году. Это был «Мечтатель», поставленный Тэцудзи Такэти, с тех пор известного в качестве «крестного отца японского порнографического кино», на студии «Сётику». Он стал первым фильмом из так называемой «японской новой волны», где в эротических сценах демонстрировалась женская нагота и лобковые волосы, что являлось табу в японском обществе. «Мечтатель» — фильм о молодом художнике, находящемся в кресле у дантиста под анестезией и одновременно галлюцинирующем о симпатичной молодой девушке, которую он встретил в вестибюле и видит её подвергнутой всем видам сексуального насилия садистским дантистом. Когда герой пробуждается, то у него появляется двойственность в восприятии действительности. Японские власти раскритиковали фильм, возражая против «аморального» представления их нации для восприятия остальной части мира. Такэти впоследствии сделал два ремейка фильма. В версии 1981 года, которая носила такое же название «Мечтатель», и «Мечтателе 2» в главной роли снялась Кёко Айдзомэ — первая японская порнозвезда. «Мечтатель» 1981 года, к тому же, стал первым японским художественным фильмом с несимулированными сценами секса.

Период с 1964 по 1981 год — это время популярности игровых «розовых фильмов», главная тема которых — заключения, неволя, жестокость, пытки, изнасилования. Это также период упорной борьбы японских кинематографистов с государственной цензурой за расширение рамок дозволенного для изображения на экране. В противоположность западной цензуре, которая вырезала куски из фильмов, японская довольствовалась оптическим смазыванием, ретушированием показываемых половых органов, оставляя метраж картины без изменений.

Расцвет порнографии

В 1980-е годы выход на рынок порнографического видео сокрушил «розовое» кинопроизводство. В это время благодаря росту зажиточности японских семей, которые в своём большинстве могли себе позволить телевизор и видеомагнитофон, порнография перемещается из публичных кинотеатров в домашние. Появление Интернета лишь поспособствовало её ещё более широкому распространению. Порноактрисами становились молодые привлекательные девушки, которые не могли найти себе работу в «розовых» фильмах. Некоторые, впрочем, совмещали съёмки в порно и игровых фильмах, некоторые начинали с порнографии, а затем перебирались в игровые фильмы.

В 2011 году японский журнал «Weekly Post» привёл данные, согласно которым японская порноиндустрия насчитывает около 150 000 девушек и женщин, которые имели опыт съёмок в порнографических фильмах. Это означает, что каждая двухсотая японка (из возрастной категории от 19 до 55 лет) хотя бы раз снималась в порнофильме. Согласно данному изданию, предположение, что одна из 400 школьниц снялась в порно, является стандартным допущением.

Актёры и актрисы

Японский исследователь Ацухико Накамура, автор серии книг «Безымянные женщины» (яп. «名前のない女たち»), на основе сотен интервью с японскими порноактрисами пришёл к выводу, что ежегодно в порноиндустрию приходит свыше 6000 молодых девушек, большая часть из которых ищет лёгких денег и готова покинуть бизнес, накопив достаточно для безбедного существования. До конца 90-х гг. XX века японки утверждали, что не станут сниматься в порно даже за 10 млн. иен, сейчас же работу получают лишь 15 из 100 желающих. «Теперь это всё равно что устроиться на подработку в продуктовый магазин», — иронизирует Накамура.

В редких случаях девушки приходят в порнографию после неудачно сложившейся карьеры в шоу-бизнесе. Так, к примеру, певицы Рина Наканиси (псевдоним — Рико Ямагути) и Эри Такамацу (псевдоним — Риса Татибана) пришли в порнобизнес после отставки из популярной девичьей поп-группы AKB48. Ямагути помимо того вовлекла в порнобизнес и свою младшую сестру — Нарику (псевдоним — Рику Ямагути).

После завершения карьеры многим актрисам удаётся завести семью и найти работу вне секс-индустрии, однако примерно ²⁄₃, покинув съёмочную площадку, не могут смириться с рутинной работой и более низкой зарплатой, а посему продолжают работу в секс-индустрии в качестве массажисток, проституток и т. п.

Влияние порнографии на общество

Сексологи Милтон Даймонд и Аяко Утияма проследили строгую корреляцию между ростом популярности порнографических материалов в Японии, начиная с 1970 года, и снижением числа задокументированных случаев сексуального насилия, в том числе преступлений, совершенных несовершеннолетними, и нападений на детей до 13 лет. Они ссылаются на аналогичные результаты в Дании и Германии. Таким образом, обеспокоенность тем, что страны с высоким уровнем доступности материалов сексуального характера пострадают от увеличения числа преступлений на сексуальной почве, не подтверждается, однако, сокращение количества преступлений на сексуальной почве в Японии в течение исследованного периода могло произойти под влиянием различных факторов.

Отрывок, характеризующий Порнография в Японии

– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.