Японские часы
Традиционные японские часы (яп. 和時計 вадокэй) — японские настольные часовые механизмы, предназначенные для определения времени в специальных величинах.
Описание
Японские часы использовали двенадцатичасовую систему, сутки были поделены на две части, соответственно части поделены на 6 дневных и 6 ночных промежутков — «часов». Отсчет дневных часов начинался с рассвета, ночных — с заката.
В отличие от традиционной европейской системы измерения времени с постоянной величиной часа, в японской системе дневные часы были длиннее в летнее время и короче в зимнее, и наоборот.
В японских часах использовался дополнительный механизм для звуковой индикации времени, другими словами это были часы с боем. Часы отбивали от 9 до 4 ударов, сигналы от 1 до 3 были заняты для указания начала молитвы у буддистов, поэтому не использовались. На начало дневного и ночного периодов (рассвет и закат) часы отбивали шесть ударов.
Отсчет времени вёлся в обратном направлении. Такой порядок отсчёта сохранился из-за традиционного использования японцами процесса горения благовоний для измерения времени, при этом отсчитывалось количество оставшегося времени.
Названия часовых промежутков не были связаны с числом ударов колокола. Каждому «часу» соответствовал знак одного из животных традиционной восточной системы знаков зодиака, который и служил для него названием.
|
|
Вадокэй были весьма неточными механизмами, к тому же сложными в эксплуатации из-за необходимости ежедневной настройки. Стоимость таких часов достигала 60 годовых зарплат простого рабочего, иметь их могли позволить себе только очень богатые люди.[1]
История
Механические часы были завезены в Японию голландскими торговцами в XVI веке. Изготавливались из латуни или железа и в основном имели форму, напоминающую старинный фонарь. Поначалу первые японские часы были имитацией завезённых образцов, впоследствии для соответствия традициям и обычаям Японии они были приспособлены к японской системе исчисления времени.[2]
В XVI веке в европейских часах ещё не использовались маятник и балансирная пружина, поэтому они также не вошли в число перенятых технологий. С началом периода изоляции японским изобретателям пришлось самостоятельно усовершенствовать часовые механизмы.
В 1873 году согласно указу японского правительства в стране была введена западная система исчисления времени с постоянной величиной часа и григорианский календарь.
Принцип работы и устройство
Большинство японских часов использовали в работе сложную систему противовесов.
Подобные механизмы использовались в японских механических куклах каракури.
В некоторых японских часах использовалась система, состоящая из двух различных спусковых механизмов (горизонтальных маятников), один использовался для дневных «часов», другой — для ночных. В ранних моделях японских часов переключение между ними должно было производиться вручную.[1]
См. также
Напишите отзыв о статье "Японские часы"
Примечания
Ссылки
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Японские часы - [www.japantoday.ru/arch/jurnal/0710/10.shtml Тик-так: часы или украшения?] на сайте «[www.japantoday.ru/ Япония сегодня]»
Отрывок, характеризующий Японские часы
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
