Япония и Россия

«Газета «Япония и Россия»»

Обложка первого номера газеты
Тип	Еженедельное издание Японской империи (1905—1906 гг.) для военнопленных Русско-японской войны
Формат	(Газеты): А3
Владелец	Партия социалистов-революционеров (США)
Издатель	Kobe Daily News, Н. К. Руссель
Редактор	Цудзи Ивао 辻岩雄
Основана	8 июля 1905
Прекращение публикаций	25 января 1906
Цена	на 1 мес — 2 иены
Главный офис	320, Санномия-тё, Кобэ

К:Печатные издания, возникшие в 1905 годуК:Печатные издания, закрытые в 1906 году

«Япония и Россия» (в старой орфографии «Японiя и Россiя») — еженедельная иллюстрированная газета, выходившая в Кобэ в 1905-1906 гг. в Японии для военнопленных Русско-японской войны. Вышло 16 номеров газеты. Редактор Цудзи Ивао (яп. 辻岩雄). Газета обязана «почину и средствам» Партии социалистов-революционеров (главным образом их организации в Соединённых Штатах Америки).

О газете

Первый номер издания «Япония и Россия» вышел 8 июля 1905 года (по японскому летоисчислению — 38 года) в городе Кобе. Газета выходила 4 раза в месяц. Подписка принималась в отделе редакции газеты Kobe Daily News по адресу 320, Санномия-тё, Кобэ. Подписная цена с пересылкой: на год — 20 иен, на один месяц — 2 иены.

Редактором этого иллюстрированного еженедельника оказался русский политэмигрант Николай Судзировский, который приехал с Гавайев в Японию по приглащению американского журналиста Дж.Кеннана. Одним из сотрудников газеты стал Алексей Новиков-Прибой.

Редакция помещала официальные обращения, материалы русских подписчиков, Японского православного общества духовного утешения военнопленных (учреждённое по инициативе нескольких православных христиан-японцев), Справочного бюро военнопленных (открытого на основании международного права и постановления Гаагской конференции), Нью-Йоркского Общества Друзей Русской Свободы (Адрес: 23 West 44h Street, New York). А также уроки японского языка, новостные телеграммы (в том числе о японских военнопленных в России), фотографии, сообщения о сражениях, количестве вновь поступивших пленных, экскурсии пленных по окрестностям и др.

Публиковались рекламные объявления различного характера, например: «На гавайских островах продаётся плантация в 100 акров…», «Японско—русский переводчик», японских продуктов, товаров и услуг. Также помещались реклама фабрик, отелей («Осака», немецкая гостиница «Макадо» в Иокогама, Негиши), книжных и музыкальных магазинов, магазинов фарфора, фотоаппаратов и др.

Газета отличалась смелостью публикаций, взвешенной оценкой международных событий, анализом публикаций других изданий, например «Владивосток». Печатались обзоры заработных плат по специальностям.

На страницах публиковались и экзотические материалы, например «Русской Колонии на Сандвичевых Островах».

Цитаты

Цитата с первой полосы:

«Телеграммы из России сообщают, что манифест 16 августа о даровании конституции, состряпанный в канцелярии Булыгина, был принят народом с ледяною холодностью. Другого приёма и не могло быть для этого бюрократического творчества, потому что даруемая Государственная Дума ровно ничего не дарует и старом порядке вещей ничего не изменяет. … в настоящее время, когда крестьяне собираются открыто тысячами и обсуждают государственные вопросы, подобное шарлатанство доказывает только, как мало русская бюрократия осведомлена о том, что делается в России, как чужда она народу, какая пропасть вырыта между ними. Так же мало осведомлена, как раньше о Японии…»

Новости о возвращении пленных:

«Пленные из Фукуока, Куруме, Кумамото и Кокура будут отправлены по железной дороге в Нагасаки. Железнодорожная линия Киушу получила приказания подготовить поезда. Всего пленных в этих четырёх приютах 13 810. Понадобится 25 поездов по 500 человек. Чтобы не нарушать пассажирского правильного сообщения, больше 2—х поездов пленных в день нельзя будет отправить, так что возьмёт 12—13 дней для транспортировки пленных из Киушу. … В Нагасаки два парохода Германского Ллойда ожидают ратификации трактата, чтобы начать перевозку пленных. Всего русским правительством зафрахтовано у Германского Ллойда пять пароходов. Другие будут „Добровольцы и Азiатской Ко“ (Датско—Русской). … Пленных будут принимать в Кобе, Иокогаме и Нагасаки. С Германским Ллойдом контракт заключён по 165 рублей за человека. Большая часть отправится через Суец в Одессу и только небольшая часть во Владивосток».

Подписчики

По подсчёту на август 1905 года число русских военно-пленных в Японии достигло 71 272 человека.

Таблица 1. Число русских военнопленных и их расположение по приютам по сведению от 1 июня 1905 года
№	Приюты	Офицеры	Ниж. чины	Всех вместе
1	Нарасино		11 791	11 791
2	Такасаки	21	522	543
3	Сендай	37	2 037	2 074
4	Сидзуока	109	110	219
5	Тоёхаси	40	840	880
6	Нагоя	110	858	968
7	Хамадера	51	22 122	22 173
8	Оцу		728	728
9	Фусими	20	1 514	1 534
10	Ямагути	30	330	360
11	Кумамото	46	1 972	2 018
12	Куруме		2 323	2 323
13	Канадзава	38	3 226	3 264
14	Цуруга		491	491
15	Сабаэ	20	20	40
16	Химедзи		2 181	2 181
17	Фукутияма		1 100	1 100
18	Мацуяма	373	1 960	2 333
19	Маругаме		350	350
20	Дзенцудзи		999	999
21	Дайри	5	91	96
22	Кокура	22	1 000	1 022
23	Фукуока	52	2 877	2 920
23.000001	Итого	974	59 445	60 419

Кроме того, военнопленные находились в приютах других городов: Сакура, Такасаки, Тенноодзи, Киото.

От редакции

Завершая выпуск газеты на № 16 от 25 января 1906, редакция опубликовала напутствие к читателям. Фрагмент:

«С этим 16-м номером издание „Японии и России“ прекращается. Прекращается оно, потому что газета была назначена исключительно для пленных, которые теперь возвращаются домой. Дальнейшее издание для России потребовало бы значительных изменений во всех отношениях. Мы намеривались сделать это, превратив „Японию и Россию“ в „Восточную неделю“. Но со дня манифеста 17 октября, который русский народ устами царя обеспечил себе свободу печати внутри государства, всякое заграничное издание на русском языке для России теряет смысл.»

Интересные факты

Кроме газеты „Япония и Россия“, которая издавалась старым русским политическим эмигрантом доктором Николаем Константиновичем Русселем, по инициативе Георгия Степановича Новикова (матрос Квантунского флотского экипажа в Порт-Артуре) в Хамадерском лагере стал издаваться рукописный журнал „Друг“. Всего вышло 20 номеров и три листка прибавлений. В журнале помещались не только стихи и рассказы самодеятельных авторов, но и статьи на «гражданские темы». Новиков нелегально сотрудничал с журналом „Япония и Россия“.

Ссылки

• [observer.materik.ru/observer/N1_2010/106_119.pdf Жукова Л. В. (МГУ). Повседневность японского плена. Русские солдаты и офицеры в Японии в 1904-1905 гг.] // Обозреватель-Observer. — ООО "РАУ-Университет" — № 1 — 2010. — С.106-119.

Отрывок, характеризующий Япония и Россия

По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.