Ярвисало, Иоган Андреевич

Иоганн Андреевич Ярвисало фин. Johan Emil Järvisalo<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
ответственный секретарь Карельского обкома РКП(б), Первый секретарь Карельского обкома ВКП(б)
март 1922 года — май 1929 года
Предшественник:	Василий Михайлович Куджиев
Преемник:	Густав Семёнович Ровио
Рождение:	11 марта 1888(1888-03-11) Тавастгусская губерния, Великое княжество Финляндское
Смерть:	14 мая 1929(1929-05-14) (41 год) Ялта
Место погребения:	Петрозаводск
Партия:	СДПФ с 1907 года, РКП(б) с 1920 года

Иога́нн Андре́евич Я́рвисало (Иоганн Эмиль Ярвисало фин. Johan Emil Järvisalo; 11 марта 1888, Тавастгусская губерния, Великое княжество Финляндское — 14 мая 1929, Ялта) — советский партийный деятель, участник революционного движения в России и Финляндии, Первый секретарь Карельского областного комитета РКП(б) (1922—1929).

Биография

Родился 11 марта 1888 года в Тавасткусской губернии в Великом княжестве Финляндском в семье плотника. После окончания школы работал на колбасной фабрике в г. Форссо, затем в типолитографии в Гельсингфорсе. По национальности финн.

В 1907 г. окончил Коммерческую академию в Гельсингфорсе. С 1907 года — член Социал-демократической партии Финляндии. Был председателем союза торгово-промышленных рабочих Финляндии. В 1907—1910 гг. работал сапожником, чернорабочим. В 1910—1917 гг. — секратарь райкома Гельсингфорсского союза портовых и транспортных рабочих.

Во время Февральской революции был инициатором организации Всефинляндского социал-демократического союза торгово-промышленных рабочих, а также председатель комиссии по борьбе со спекуляцией продовольствия.

Участник гражданской войны в Финляндии — был начальником Продовольственного отдела интендантского управления Красной гвардии и начальником продовольственного отдела Совнаркома. В апреле 1918 г., после поражения революции, эмигрировал в СССР.

Из Москвы, был направлен в командировку в Омск. В Сибири попал в плен к колчаковцам, приговорен к смертной казни, заменённой на ссылку в Северную Якутию (одной из причин, почему Ярвисало не был казнён, явилась невозможность прочтения финской литетатуры, которая при нём была, в связи с отсутствием переводчика). В ноябре 1918 г. был переведен в Балаганск.

С весны 1920 г. работал в Петрограде. С 1920 года — член РКП(б), работал в Центральном бюро финских организаций РКП(б) в Петрограде.

В 1920—1921 годах — секретарь Карельского ревкома.

С 1921 года секретарь Кемского уездного комитета РКП(б). Член уездной тройки по борьбе с бандитами во время Карельского восстания.

С 1922 года — ответственный секретарь Областного комитета РКП(б) Карельской Трудовой Коммуны, член исполкома Карельской Трудовой Коммуны.

С 1923 года — ответственный секретарь Карельского обкома РКП(б). Член Президиума Карельского ЦИК, член Карельского ЦИК IV—VIII созывов. Делегат XI—XIV Всеросийского и II—V Всесоюзных съездов Советов

Скончался 14 мая 1929 года, будучи на излечении в туберкулёзном санатории в Ялте, от туберкулёза легких и горла.

Гражданская панихида прошла 20 мая 1929 г. в Москве, где он был кремирован.

Торжественно похоронен в Братской могиле героев Гражданской войны в Петрозаводске 26 мая 1929 г.

Семья

Жена — Хильма Матвеевна Ярвисало.

Литература

• Ярвисало И. А. // Очерки истории Карельской организации КПСС. — Петрозаводск, 1974. — С. 584—585
• И. А. Ярвисало // История партийной организации Карелии. — Петрозаводск, 1990. — С. 55-56.
• Карелия: энциклопедия: в 3 т. / гл. ред. А. Ф. Титов. Т. 3: Р — Я. — Петрозаводск: ИД «ПетроПресс», 2011. С. 313—384 с.: ил., карт. ISBN 978-5-8430-0127-8 (т. 3)

Отрывок, характеризующий Ярвисало, Иоган Андреевич

В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.