Ярдли, Герберт

Герберт Ярдли
Herbert Osborne Yardley
Род деятельности:	Криптограф
Дата рождения:	13 апреля 1889(1889-04-13)
Место рождения:	Уортингтон (англ.), Индиана, США
Гражданство:	США
Дата смерти:	7 августа 1958(1958-08-07) (69 лет)

Герберт Ярдли (англ. Herbert Osborne Yardley, 1889—1958) — американский криптограф.

Биография

Родился в Уортингтоне, Индиана, в семье железнодорожного телеграфиста. Мать его умерла, когда Герберту было 13 лет. В школе Ярдли выделялся среди сверстников своей активностью: он был старостой класса, редактором школьной газеты и капитаном футбольной команды. Будучи посредственным учеником, Ярдли имел явную склонность к математическим дисциплинам. Начиная с 16-летнего возраста его можно было часто застать в местных игорных салонах у покерных столиков за изучением карточной игры, которая позже стала главной страстью в жизни Ярдли. После окончания средней школы в 1907 Герберт поступил в Чикагский университет, но бросил учебу через год и вернулся в Уортингтон, где работал телеграфистом на железной дороге. В 1912 году, сдав экзамен, поступил на государственную службу в качестве клерка шифровального отдела в Государственном департаменте США. Во время Первой мировой войны служил в качестве офицера-шифровальщика в Американском экспедиционном корпусе во Франции.

Карьера

От своих коллег он слышал фантастические рассказы о криптоаналитиках, которые могли проникать в самые сокровенные государственные тайны. И когда однажды вечером президенту Вильсону было передано сообщение из 500 слов от его советника Хауза, Ярдли с присущей ему дерзостью решил попробовать вскрыть используемый для переписки код. Он был поражен, прочитав это сообщение всего за несколько часов.

Достигнутый успех еще более повысил интерес Ярдли к криптоанализу, и он написал 100-страничную записку по поводу вскрытия американских дипломатических кодов. Глубоко поглощенный проблемой возможного вскрытия очередного шифра, он первым поставил диагноз явлению, которое с тех пор известно среди американских криптоаналитиков как «симптом Ярдли»: «Просыпаясь, я сразу начинаю об этом думать. Засыпая, я все равно продолжаю думать об этом».

Ярдли обратил внимание на слабость шифров, используемых американским правительством. Он был потрясён, узнав, что президент В.Вильсон пользуется кодом, который используется на протяжении более десяти лет. Участие в войне дало Ярдли возможность убедить «отца американской военной разведки» майора Ральфа ван Демана в необходимости создать подразделение для взлома шифров других стран.

Ми-8

В июне 1917 Ярдли Герберт в звании второго лейтенанта возглавил специально созданный Восьмой отдел военной разведки США (MI-8). Одним из первых достижений Восьмого отдела было разоблачение немецкого шпиона Лотара Витцке после того, как он был арестован на границе с Мексикой в 1918 с шифрованной депешей, зашитой в одежде. За время войны Ярдли зарекомендовал себя в качестве опытного администратора, и после войны руководство министерства обороны и Государственный департамент решили совместно финансировать Ми-8, а Ярдли продолжал свою деятельность в качестве главы «Шифровального бюро», штаб-квартира которого была размещена в Нью-Йорке.

Ярдли и его сотрудникам удалось взломать код, которым пользовались японские дипломаты, что позволило расшифровывать японскую дипломатическую переписку во время Вашингтонской конференции 1921—1922. Информация Шифровального бюро позволила американской делегации добиться абсолютного минимума допустимого размера японского военного флота (японская сторона согласилась на соотношение размеров американского и японского флотов 5:3 вместо предложенного ими соотношения 10:7). Это позволило Японии иметь вместо 21 только 18 линкоров против 30 у США и 30 у Великобритании. Это был пик карьеры Ярдли.

В 1920-е, поскольку Ярдли проводил большую часть времени в Нью-Йорке, он не мог активно взаимодействовать с правительством США, расположенном в Вашингтоне. Кроме того, разразился скандал, когда Генри Стимсон, госсекретарь при президенте Г.Гувере, узнав о Шифровальном бюро, пришёл в ярость и прекратил его финансирование, заявив: «Джентльмены не читают переписку друг друга».

MI-8 был закрыт 31 октября 1929, через два дня после биржевого краха.

Публикации Герберта Ярдли

Герберт Ярдли, чтобы поддержать свою семью, выпустил свои мемуары — «The American Black Chamber» («Американский „Чёрный кабинет“»), опубликованные издательством Bobbs-Merrill в 1931. В книге изложена история американской радиотехнической разведки и деятельности МИ-8 во время Первой мировой войны и американского «Чёрного кабинета» в 1920-х и проиллюстрированы основные принципы радиоразведки. Эта книга сразу же стала популярной. Критики пришли к выводу, что это был «самый сенсационный вклад в тайную историю войны, а также послевоенного периода, который до сих пор не написана американцем». В США сразу же было продано 17 931 экземпляров книги, 5480 — в Великобритании, она была переведён на французский, шведский, японский и китайский языки. Японское издание вышло беспрецедентным тиражом 33119 экземпляров.

Эта книга была неприятным сюрпризом для правительства США и скомпрометировала ряд источников, использованных Ярдли. Благодаря этой работе, по оценкам, 19 стран были предупреждены, что их коды были сломаны. «Отец американской криптографии» У.Фридман, прочитав книгу, пришёл в ярость, поскольку счёл, что Ярдли раскрыл источники и методы работы шифровальщиков и непомерно приукрасил свои заслуги. Ярдли, возможно, полагал, что публикация этой книги заставит правительство восстановить программы радиоразведки, но добился прямо противоположного эффекта. Правительство США пыталось начать судебное преследование Ярдли, но он формально не нарушил действующее законодательство в отношении защиты правительственных документов. В 1933 были внесены поправки в Закон о шпионаже 1917, в соответствии с которыми было запрещено раскрытие иностранных шифров и шифрованных сообщений. Вторая книга Ярдли, «Японские дипломатические коды, 1921—1922», была арестована и никогда не публиковалась. Рукопись была рассекречена в 1979.

В 1935 кинокомпания Metro-Goldwyn-Mayer выпустила «Rendezvous», фантастический фильм режиссёра Уильяма Ховарда «по мотивам книги Герберта О. Ярдли», в главных ролях снялись Уильям Пауэлл и Розалинд Рассел. Сюжет фильма рассказывает о похищении немецкими шпионами шифров правительства США во время Первой мировой войны, а также взлому немецких кодов армией США.

Ярдли некоторое время работал криптографом в Канаде (но после давления со стороны США на правительство Канады эта работа была свёрнута) и в Китае во время Второй мировой войны, где помог гоминьдановцам во взломе японских кодов, но никогда больше не работал на правительство США из-за утраты доверия к нему.

В послевоенные годы Ярдли опубликовал три шпионских детектива (The Blonde Countess, Red Sun of Nippon, and Crows Are Black Everywhere), а также выступал в качестве технического консультанта для нескольких фильмов, в том числе «Rendezvous». Его книга 1957 «Обучение игрока в покер» (Education of a Poker Player), пользовалась большой популярностью. Ещё одна книга его мемуаров — «Китайский „Чёрный кабинет“» (The Chinese Black Chamber) был рассекречена и опубликована только в 1983.

Последние годы жизни

В 1938 г. после неудачной попытки заняться торговлей недвижимостью Ярдли поступил на службу к китайскому диктатору Чан Кайши с окладом примерно 10 тысяч долларов в год, чтобы заниматься дешифрованием японских криптограмм. В 1940 г. Ярдли вернулся из Китая, чтобы отправиться в Канаду. Там он организовал дешифровальное бюро. Из Канады Ярдли вскоре выслали обратно в США, где в 1958 г. он умер от сердечного приступа.

В некрологах Ярдли присвоили титул «отца американского криптоанализа», что лишний раз продемонстрировало то глубокое впечатление, которое книга Ярдли произвела на сознание его сограждан. Несмотря на все её недостатки, она прочно овладела воображением широкой публики и пробудила интерес к дешифрованию у многих талантливых людей. Их свежие идеи обогатили американский криптоанализ, и несомненная заслуга в этом принадлежит именно Ярдли.

Его имя увековечено в Зале славы военной разведки США и Зале Славы Агентства национальной безопасности. В библиотеке Национального музея криптографии хранится 16 ящиков личных документов Ярдли.

Литература

• David Kahn, The Reader of Gentlemen’s Mail: Herbert O. Yardley and the Birth of American Codebreaking, Yale University Press, 2004. ISBN 0-300-09846-4.

Отрывок, характеризующий Ярдли, Герберт

«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.