Ярдли, Джордж

Джордж Ярдли
George Yardley
Завершил карьеру
Лёгкий форвард / Атакующий защитник
Прозвища:	Bird
Рост:	196 см
Вес:	86 кг
Гражданство:	США США
Родился:	3 ноября 1928(1928-11-03), Голливуд, штат Калифорния
Умер:	13 августа 2004(2004-08-13) (75 лет), Ньюпорт-Бич, штат Калифорния
Школа:	Ньюпорт-Харбор (Ньюпорт-Бич, Калифорния)
Колледж:	Стэнфорд (1947—1950)
Драфт:	7-й (1-й раунд), 1950, Форт-Уэйн Пистонс
Статистика в НБА
Игры:	472
Очки:	9063 (19,2 в среднем за игру)
Подборы:	4220 (8,9 в среднем за игру)
Передачи:	815 (1,7 в среднем за игру)
Выступал за команды
Сан-Франциско Стюарт Шевролетс (NIBL, AAU) (1950—1951) Лос-Аламитос НАС (1952—1953) Форт-Уэйн / Детройт Пистонс (1953—1959) Сиракьюс Нэшнлз (1959—1960) Лос-Анджелес Джетс (АБЛ) (1961—1962)
Личные награды и достижения Участник матча всех звёзд НБА (1955—1960) 1-я сборная всех звёзд НБА (1958) 2-я сборная всех звёзд НБА (1957) Самый результативный игрок регулярного чемпионата НБА (1958)
[www.hoophall.com/hall-of-famers/tag/george-h-yardley 1996 Баскетбольный Зал славы]

Джордж Гарри Ярдли III (англ. George Harry Yardley III; 3 ноября 1928 года, Голливуд, Калифорния — 13 августа 2004 года, Ньюпорт-Бич, Калифорния) — известный американский профессиональный баскетболист, выступавший в Национальной баскетбольной ассоциации. Играл на позициях лёгкого форварда и атакующего защитника. Он стал первым баскетболистом в истории ассоциации, сумевшим забить более 2000 очков в одном сезоне, побив рекорд Джорджа Майкена в 1932 очка. В 1971 году был номинирован, но не выбран, в NBA 25th Anniversary Team. Член баскетбольного Зала славы.

Ранние годы

Джордж Ярдли родился 3 ноября 1928 года в Голливуде, северо-западном районе Лос-Анджелеса (штат Калифорния), учился в средней школе Ньюпорт-Бич из одноимённого города, в которой играл за местную баскетбольную команду.

Студенческая карьера

В 1950 году закончил Стэнфордский университет по специальности инженера, где в течение трёх лет играл за баскетбольную команду «Стэнфорд Кардинал», набрав в итоге 820 очков в 71 игре (по 11,5 в среднем за игру). При Ярдли «Кардинал» ни разу не выигрывали ни регулярный чемпионат ни турнир конференции Pacific Coast, а также ни разу не выходили в плей-офф студенческого чемпионата США. Ярдли был членом университетского братства Phi Kappa Psi.

Спортивная карьера

Играл на позиции лёгкого форварда и атакующего защитника. На драфте НБА 1950 году Джордж Ярдли был выбран в первом раунде под общим 7-м номером командой «Форт-Уэйн Пистонс», однако дебютировал в ней только 1 ноября 1953 года, так как первоначально выступал в любительских командах «Сан-Франциско Стюарт Шевролетс» и «Лос-Аламитос НАС», а также два года служил в военно-морских силах США. В составе «Стюарт Шевролетс» выиграл национальный чемпионат Любительского спортивного объединения (AAU) в 1951 году, а сам Джордж был признан игроком года.

Джордж Ярдли выступал за «Пистонс» на протяжении шести лет, до сезона 1958/59 годов, после чего перешёл в «Сиракьюс Нэшнлз», в котором отыграл ещё один сезон и завершил свою профессиональную карьеру в 1960 году. Во время своей карьеры был постоянным, за исключением дебютного сезона, участником матча всех звёзд НБА (1955—1960). В составе «Форт-Уэйн Пистонс» два года подряд играл в финале НБА, но оба неудачно, проиграв сначала в 1955 году со счётом 3—4 в серии своей будущей команде «Сиракьюс Нэшнлз», а в следующем году со счётом 1—4 в серии клубу «Филадельфия Уорриорз».

Его карьера достигла своего пика в сезоне 1957/1958 годов, после того как «Поршни» сменили свою прописку, переехав в межсезонье из Форт-Уэйна в Детройт, по итогам которого он набрал 2001 очко, по 27,8 в среднем за игру, став самым результативным игроком регулярного чемпионата и первым баскетболистом в истории ассоциации, сумевшим забить более 2000 очков в одном сезоне, побив рекорд Джорджа Майкена в 1932 очка. В этом сезоне «Пистонс» дошли до финала Западной конференции НБА, где со счётом 1—4 в серии проиграли команде «Сент-Луис Хокс», будущим чемпионам ассоциации. Кроме того он два раза включался в символическую сборную всех звёзд НБА (1958 — первая команда, 1957 — вторая команда).

В 1961 году, спустя год после завершения карьеры в НБА, решил вернуться в баскетбол, отыграв неполный сезон в только что образованной Американской баскетбольной лиге (АБЛ) за команду «Лос-Анджелес Джетс», которая была расформирована по ходу сезона 10 января 1962 года, после чего окончательно ушёл на пенсию.

После окончания карьеры

После окончания профессиональной карьеры Джордж Ярдли основал собственную инжиниринговую компанию в Калифорнии. В 1971 году был номинирован, но не выбран, в NBA 25th Anniversary Team, а в 1996 году был включён в баскетбольный Зал славы.

Смерть

Джордж Ярдли скончался в пятницу, 13 августа 2004 года, от бокового амиотрофического склероза, известного в США как болезнь Лу Герига, на 76-м году жизни в городе Ньюпорт-Бич (штат Калифорния).

Ссылки

• [www.nba.com/historical/playerfile/index.html?player=george_yardley Исторический профайл на сайте NBA.com]  (англ.)
• [www.basketball-reference.com/players/y/yardlge01.html Статистика выступлений в NCAA на Sports-Reference.com]  (англ.)
• [www.basketball-reference.com/players/y/yardlge01.html Статистика выступлений в НБА на Basketball-Reference.com]  (англ.)
• [www.hoophall.com/hall-of-famers/tag/george-h-yardley Профайл на сайте Баскетбольного Зала славы]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Ярдли, Джордж

Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?