Ярославский, Пётр Антонович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пётр Антонович Ярославский
Основные сведения
Страна

Российская империя Российская империя

Дата рождения

1750(1750)

Место рождения

Ахтырка

Дата смерти

1810(1810)

Работы и достижения
Работал в городах

Харьков, Сумы, Ахтырка

Архитектурный стиль

русский классицизм

Пётр Антонович Ярославский (1750, Ахтырка — 1810) — харьковский губернский архитектор.





Биография

Пётр Ярославский родился в 1750 году в Ахтырке. После окончания Прибавочных классов при Харьковском коллегиуме был направлен в Москву «для основательного познания архитектуры», к которой проявил интерес еще во время учёбы в Харькове.

В Москве Пётр Ярославский обучался у Василия Баженова. После возвращения в Харьков полностью посвящает себя архитектуре, как практике, так и теории. Во многом его усилиями в Харьковском коллегиуме были открыты «архитектурные классы».

С 1775 года Пётр Антонович занимал пост губернского архитектора, на котором находился до 1809 года[1]. Как архитектор-практик Пётр Ярославский во многом определил архитектурный облик Харькова в следующем столетии, став родоначальником слободско-украинской школы классицистской архитектуры.

Принимал участие в составлении планов городов Харьковского наместничества в 1782—1786 гг. в соавторстве с Г. Буксгевденом и С. Назвитиным, разработал генеральные планы. По его эскизам были построены церкви в Сумах, Ахтырке, Константиновке (в усадьбе Донцов-Захаржевских), Пархомовке, усадьба Шидловских в Старом Мерчике.

Ученики

Среди видных учеников Петра Антоновича были:

  • С. Чернышёв
  • В. Лобачевский

Работы П. А. Ярославского

По проектам П. А. Ярославского были построены следующие здания:

  • Дом вице-губернатора, губернская канцелярия и магистрат по ул. Университетской в Харькове (не сохранились);
  • Театр в пристройке к губернаторскому дому (1787—1791 гг.);
  • Дом наместника на ул. Университетской (1780—1782 гг., не сохранился);
  • Палаты присутственных мест по ул. Университетской (1780—1805 гг., не сохранились);
  • Гостиный двор на ул. Университетской (1785—1786 гг., не сохранился);
  • Шубный ряд на берегу р. Лопань (конец XVIII века, не сохранился);
  • Аптека приказа общественного призрения на ул. Рождественской, 2 (ныне — Краснооктябрьская, 1788 г.);
  • Михайловская церковь на Захарьевской стороне (1783—1787 гг., не сохранилась);
  • Рождественская церковь в Залопанье (1781—1783 гг., не сохранилась);
  • Почтамт на углу ул. Старомосковской и Набережной (1804 г.);
  • Церковь Рождества Богородицы на ул. Каплуновской (угол Пушкинской и Краснознаменной, 1782—1789 гг., не сохранилась);
  • Благовещенская церковь в Залопанье (1793 г., перестроена);
  • Провиантские склады на пл. Поэзии (1785—1787 гг.);
  • Особняк купца Ломакина на углу Торговой площади и Плетневского пер. (не сохранился);
  • Усадебный дом Минстера и ворота на ул. Дмитриевской, 14 (конец XVIII века);
  • Дворец губернатора Сабурова (ул. Академика Павлова, 46, больница № 15);
  • Усадьба Сердюкова на ул. Чернышевской, 14 (1808—1814, в соавторстве с В. Лобачевским);
  • Дворец Шидловского в Старом Мерчике (1776—1778 гг.);
  • Введенская церковь в Ахтырке (1774—1784 гг.);
  • Церковь в г. Сумы (1790 г.);
  • Церковь в Константиновке (в усадьбе Донцов-Захаржевских) (1797—1798 г.);
  • Покровская церковь в Пархомовке (1808 г.);

Напишите отзыв о статье "Ярославский, Пётр Антонович"

Примечания

  1. [www.kharkivoda.gov.ua/ru/article/view/id/4/ История Харькова] // Сайт Харьковской областной государственной администрации

Литература

  • Лукомский Г. К. [www.lib.kture.kharkov.ua/ru/elexh36/1.php Старинные усадьбы харьковской губернии] — П., 1917.

Ссылки

  • [www.kharkov.ua/culture/4.html Архитекторы Харькова] // Архитектура Харькова на www.kharkov.ua

Отрывок, характеризующий Ярославский, Пётр Антонович

– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.