Вешин, Ярослав
| Ярослав Вешин | |
 | |
| Имя при рождении: |
Jaroslav-František-Julius Věšín |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Жанр: | |
| Учёба: | |
| Стиль: | |
| Влияние на: |
Никола Петров, |
Ярослав-Франтишек-Юлиус Вешин (чеш. Jaroslav Věšín) — чешский и болгарский художник, живший и работавший в Словакии и Болгарии. Один из основателей современного болгарского искусства XIX—XX веков.
Биография
Ярослав Вешин, чех по происхождению, родился 23 мая 1860 года в городе Враны (Чехия, в то время Австро-Венгрия). Учился в пражской гимназии, где впервые познакомился с произведениями чешских мастеров живописи, затем в 1876-1880 годах в пражской Академии художеств. Подъем национального изобразительного искусства, представленного такими мастерами, как Антонин Манес, Гвидо Манес, Йозеф Навратил и др., оказал сильное воздействие на формирование художественного вкуса молодого художника.
В 1881-1883 годах Я. Вешин учился в Академии изобразительных искусств Мюнхена у Карла Пилоти, Юзефа Брандта, Отто Зайтца, специализировался на исторической и жанровой живописи. После окончания академии он некоторое время живет и работает в Мюнхене и в Словакии, создавая картины на мотивы сельской жизни Словакии.
В 1897 году Ярослав Вешин переехал в Болгарию и оставался там до конца своей жизни. В 1897—1904 годах по приглашению министра образования Константина Величкова он работал преподавателем в только что открытой государственной школе живописи (ныне Болгарская национальная художественная академия). С 1904 года работал военным художником при Военном министерстве Болгарии.
Учениками Ярослава Вешина были Никола Петров, Атанас Михов и другие болгарские художники[1].
Скончался 9 мая 1915 года в Софии. Именем Ярослава Вешина названа одна из улиц Софии в районе Триадица.
Творческое наследие
В Болгарии Я. Вешина увлекает общее культурное возрождение родственного славянского народа после освобождения от османского ига, он пишет реалистические картины быта болгарской деревни: «Урожай в Радомире» (1897), «Пахарь» (1899), «Контрабандисты» (другое название «Гайдуки», 1899), «Урожай» (1900) и другие. Значительное место занимают картины, посвященные болгарским базарам, где художника привлекают живописные характеры и оригинальные сцены: «Конный базар в Софии» (1899), «Перед базаром» (1899), «Возвращение с базара» (1898). Главной темой в творчестве этого периода является жизнь и труд болгарских крестьян[2].
После 1904 года Вешин не отказывается от жанровой, деревенской и охотничей тематики: «Угольщик» (1910), «Дровосеки» (1910), «По следу дичи» (1910), «Охотник с борзыми» (1911) и др. Одновременно Вешин создает галерею портретов болгарских и русских солдат, офицеров, генералов: «Русские генералы» (1907) и др.
Однако самые известные картины этого периода — батальные сцены. Так, цикл «Маневры» был начат в 1899 году и продолжался до Балканской войны. Художник пишет картины «Самарское знамя»[3] (1911), «Атака» (другое название «На нож», 1913), «Отступление турок при Люле-Бургасе» (1913), «Люле-Бургас — Чаталджа» (1913), серию эскизов и работ об осаде Адрианополя: «Бивак перед Адрианополем» (1913), «На отдыхе после 13 марта 1913» (1913) и другие.
Я. Вешин внёс большой вклад в развитие современного болгарского искусства, вместе с Иваном Мырквичкой (также чехом по национальности, 1856—1938), Иваном Ангеловым (1864—1924), Антоном Митовым (1862—1930), Иваном Милевым (1897—1927) обогатил болгарскую живопись яркими художественными образами и новыми живописными средствами[4].
Большая часть картин Я. Вешина хранится в Национальной художественной галерее в Софии. Фрагмент картины Я. Вешина «Пахарь» изображен на болгарской банкноте в 500 лев 1925 года, в 250 лев 1943 года выпуска[5].
Напишите отзыв о статье "Вешин, Ярослав"
Примечания
- ↑ Мара Цончева. Ярослав Вешин — живот и творчество. София: Български художник, 1955. — на болг. яз., 105 с., 38 ил.
- ↑ [artyx.ru/books/item/f00/s00/z0000019/st034.shtml Цончева М. Искусство Болгарии//Всеобщая история искусств, т. 5, под общей ред. Ю. Д. Колпинского и Н. В. Яворской — М.: Искусство, 1964. — 1200 с.]
- ↑ Самарское знамя с изображенем Кирилла и Мефодия вышито в 1876 году монахинями самарского монастыря Иверской Божьей Матери, вручено болгарскому ополчению генерала Столетова, участвовало в боях. Самарское знамя стало исторической реликвией болгарского народа.
- ↑ Мара Цончева, Вешин, М., 1957.
- ↑ [www.bonistica.ru/cat/europe/bulgaria/lev1925 Болгарские левы 1925-го года выпуска]
Отрывок, характеризующий Вешин, Ярослав
На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
