Ясачные люди

Ясачные люди — плательщики государственного налога общего характера — ясака, взимавшегося в царской России с народов Поволжья (с 15-16 вв.) и Сибири (с 17 в.).

История

В частности, в Казанском ханстве чуваши жили преимущественно в окрестностях реки Свияги. В чувашских землях также имелись владения татарской знати, однако власть хана там была менее прочной. Большая часть населения региона лишь выплачивала ясак, который зачастую собирали представители местной знати. Во главе центров расселения чувашей стояли так называемые «сотенные князи», отвечавшие за сбор ясака и набор воинов в ханское войско в случае войны или похода.

Со взятием Казани (1552) русские цари «перевели на себя ясаки», которые местное население уплачивало казанским ханам. Позднее эта практика была распространена и на народы Сибири. Ясачными людьми считались мужчины от 18 до 50 лет (позднее с 16 до 60) за исключением больных и увечных. Ясачные люди записывались в ясачные книги. Количество ясачных людей периодически проверялось повторными переписями. Их данные корректировались ясачными комиссиями (первая комиссия учреждена в 1763-69 в Тобольске и установила взамен индивидуального обложения взимание ясака «суммой со всего улуса», т. е. округа, рода).

Средством принуждения Ясачных людей к ясаку, который являлся внешним выражением подданства, была шерть (присяга). Тяжесть ясака и злоупотребления при взимании его вызывали рост недоимок, обнищание ясачных людей и нередко приводили к волнениям и восстаниям.

Кроме денежного ясака, ясачные люди должны были нести в пользу гос-ва различные натуральные повинности: дорожную, городовую, ямскую, военную и т. д. Постепенная замена натурального ясака — «мягкой рухляди» — деньгами сближала его с податью. Ясачные люди как категория населения просуществовала у народов Поволжья до 20-х гг. 18 в., когда вместо ясака для них была введена подушная подать.

В Сибири нерусское население было приравнено в 1822 в правах и обязанностях к русским крестьянам.

В отношении некоторыхрых народов Сибири (якуты, тунгусы, чукчи и др.), причисленных к разряду «кочевых инородцев» или «бродячих», обложение ясаком сохранялось до 1917. При этом в результате сокращения численности пушных зверей, особенно соболя, и в связи с развитием товарно-денежных отношений в кон. 19 - нач. 20 вв. «мягкой рухлядью» он взимался только с «носовых» чукчей, юкагиров и с майских тунгусов (эвенков), остальные ясачные люди платили его деньгами.

Литература

• Бахрушин С. В. Ясак в Сибири в XVII в., в его кн.: Науч. труды, т. 3, ч. 2, М., 1955;
• Гурвич И. С. К вопросу об эволюции ясачного сбора в Якутии, в кн.: Доклады на пятой и шестой научных сессиях Якутского филиала АН СССР. История и филология, Якутск, 1954.

Отрывок, характеризующий Ясачные люди

Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.