Ястржембский, Николай Феликсович

Николай Феликсович Ястржембский
Место рождения:	имение Борисовщина в Речицком уезде Минской губернии
Научная сфера:	сопротивление материалов, строительная механика, мостостроение
Место работы:	Институт Корпуса инженеров путей сообщения
Альма-матер:	Виленский университет, Институт Корпуса инженеров путей сообщения
Научный руководитель:	М. В. Остроградский

Никола́й Фе́ликсович Ястрже́мбский (10 июля 1810 года, имение Борисовщина в Речицком уезде Минской губернии — 1874, Могилёв) — российский учёный-механик, профессор (1843), специалист в области сопротивления материалов, строительной механики и мостостроения.

Биография

Родился в семьи межевого судьи. Получил сначала домашнее образование, затем с отличием окончил физико-математический факультет Виленского университета (1830) и Институт Корпуса инженеров путей сообщения в Петербурге (1832). Во время обучения в Петербурге Ястржембский стал учеником и последователем выдающегося российского математика и механика М. В. Остроградского, который с 1830 г. преподавал в Институте Корпуса инженеров путей сообщения, читая там лекции по рациональной механике.

По окончании Института Корпуса инженеров путей сообщения Н. Ф. Ястржембский получил чин поручика и был оставлен при этом учебном заведении. Его назначили репетитором (так в те времена называли преподавателей) по практической механике и курсу построений — в помощь учителям Ястржембского, профессорам П. П. Мельникову и М. С. Волкову (первый из них с 1825 г. читал лекции по курсу прикладной механики, где в основном рассматривались вопросы теории механизмов и машин, а второй с 1823 г. — лекции по «курсу построений», включавшему такие относящиеся к строительному делу разделы, как строительные материалы, производство строительных работ, шоссейные дороги, гидротехника, строительная механика). Ястржембский стал вести учебные занятия по двум этим курсам, а с 1834 года читал курс лекций по практической механике.

Позднее Н. Ф. Ястржембский читал курс прикладной механики также в Петербургском практическом технологическом институте, Институте Корпуса горных инженеров и Строительном училище.

В 1848 году полковник Корпуса инженеров путей сообщения Н. Ф. Ястржембский был переведён из Санкт-Петербурга в Могилёв и приступил там к работе в качестве начальника Могилёвского округа путей сообщения. Позднее в своих мемуарах «Записки инженера» он утверждал, что сделал это по собственному желанию; однако есть предположение, что причиной перевода стало участие его двоюродного брата, И. Л. Ястржембского в революционном кружке Петрашевского.

В Могилёве Н. Ф. Ястржембский проработал четырнадцать лет. Под его руководством строилось шоссе Могилёв — Киев, дорога из Могилёва в Бобруйск, шоссе от Могилёва до Довска; он спроектировал мост через Западную Двину в Витебске и мост через Днепр в Могилёве. В Могилёве он построил и первую на белорусской земле паровую мельницу. Выйдя в феврале 1863 года в отставку, Ястржембский поселился в Могилёве, где и скончался в 1874 году.

Получил известность в литературных кругах, когда в результате недоразумения в 1872 году в журнале «Русская старина» были опубликованы варианты и отрывки из якобы второго тома «Мёртвых душ» Гоголя. В действительности они оказались стилизацией, автором которой был Ястржембский.

Научная и педагогическая деятельность

Н. Ф. Ястржембский относился к той группе учеников М. В. Остроградского (И. А. Вышнеградский, Н. П. Петров, Д. И. Журавский, Г. Е. Паукер, С. В. Кербедз и др.), которая оформилась в русскую школу прикладной механики. Существенный вклад Ястржембский внёс в становление прикладной механики, в методику преподавания данной дисциплины и используемую в ней русскую терминологию.

Уже в 1834 году в соавторстве с коллегами Н. Ф. Ястржембский издал «Собрание рисунков в сфере строительного мастерства», в котором были описаны важнейшие архитектурные сооружения того времени, анализировались просчёты инженеров при их возведении.

Вскоре он заинтересовался мостостроением, особенно висячими мостами, возведение которых в России только началось. Ястржембский доказывал, что при строительстве металлических мостов надо применять не сталь, которая в определённых условиях становится хрупкой, а железо. Его выводы подтвердила авторитетная комиссия, в институте была создана специальная лаборатория.

После этого Ястржембский стал читать курс лекций по проблемам путей сообщения, а в 1837—1838 гг. при содействии Е. Ф. Канкрина издал «Курс практической механики» в двух томах, который являлся первым учебным пособием на русском языке для подготовки техников-механиков. В основу курса лёг «Курс механики, применённой к машинам» французского механика Ж.-В. Понселе, который был Ястржембским существенным образом переработан с учётом профиля своего института и дополнен новыми важными разделами «О движении машин вообще», «О движителях», «Об исполнительном механизме», «О сопротивлении строительных материалов». В частности, в последнем разделе Ястржембский выполняет расчёты цилиндрических и призматических деталей на прочность и жёсткость при растяжении-сжатии, изгибе и кручении, выступая основоположником теории сопротивления материалов в России: все позднейшие российские учебники по сопротивлению материалов восходят к этому разделу «Курса практической механики». В результате курс Ястржембского стал вполне оригинальным учебником, подобного которому в России ещё не было; за него автор получил в 1839 году престижнейшую Демидовскую премию.

Ястржембскому принадлежит ряд научных статей, опубликованных в «Журнале путей сообщения»: «Влияние способа прикрепления цепей на сопротивление устоев висячих мостов» (1835), «Общая теория движения машин» (1838), «Выводы из опытов над трением, произведённых Мореном» (1839), «О построении мостовых арок из чугуна» (1840) и др.

В 1840 году Н. Ф. Ястржембский впервые ввёл в Технологическом институте преподавание курса построения машин в качестве самостоятельной учебной дисциплины, а в свои лекции, читавшиеся в Институте Корпуса инженеров путей сообщения, он включил новый раздел, посвящённый построению машин. В 1846 году им был составлен — как пособие к преподаванию практической механики в Институте Корпуса инженеров путей сообщения и Строительном училище — «Атлас образцовых механических устройств», содержавший собрание чертежей различных механизмов и машин на 100 листах и сведения, нужные для построения машин.

В том же году Ястржембский издал ещё один двухтомный курс «Начальные основания общей и прикладной механики», в первом томе которого излагались общие начала механики, во втором — вопросы, касавшиеся устройства и принципов работы технологических машин (в частности, прессов, насосов, лесопилок и мукомольных мельниц). В своём изложении он трактует машину как систему связанных между собой материальных точек, к которым применяет закон передачи работ. В этом курсе, кстати, Ястржембский одним из первых в русской научной литературе по механике использует термин «работа» (чуть раньше — в 1837 г. — это сделал П. П. Мельников), в то время как в «Курсе практической механики» он использовал термины «количество действия» и «момент». В данном курсе также содержится первое в научно-технической литературе упоминание об электричестве как потенциальном двигателе: Ястржембский предсказывает создание электродвигателя, которому, по мнению учёного, суждено со временем занять ведущее место в фабричной промышленности.

Публикации

• Ястржембский Н. Ф.  Курс практической механики. Ч. 1. — СПб.: Типография Конрада Вингебера, 1837. — xii + 560 с.
• Ястржембский Н. Ф.  Начальные основания общей и прикладной механики. Ч. 1. — СПб., 1846. — 391 с.
• Ястржембский Н. Ф.  Начальные основания общей и прикладной механики. Ч. 2. — СПб., 1846. — 371 с.

Литература

• Боголюбов А. Н.  Математики. Механики. Биографический справочник. — Киев: Наукова думка, 1983. — 639 с.
• История механики в России / Под ред. А. Н. Боголюбова, И. З. Штокало. — Киев: Наукова думка, 1987. — 392 с.

Ссылки

• Шибут А. С. [elib.bsu.by/bitstream/123456789/94777/1/%D0%AF%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B6%D0%B5%D0%BC%D0%B1%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9.pdf Николай Ястржембский: инженер, учёный и литератор]
• [rntbcat.org.by/belnames/F_HTM/Yastrjembskij.HTML Ястржембский Николай Феликсович (1808—1874)] // [rntbcat.org.by/belnames/index.html Белорусские имена в истории развития техники]

Отрывок, характеризующий Ястржембский, Николай Феликсович

– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.