Яте
Город
Показать/скрыть карты
|
Яте (фр. Yaté) — город на острове Новая Каледония в Океании. Находится на юго-востоке острова, в 1 км от берега Тихого океана. Население на 2009 год составляло 1881 жителя[1]. Площадь города — 1356,36 км²[2].
Содержание
География
Самой высокой точкой является массив Куакуэ (1 501 м). Яте — самый крупный город в Новой Каледонии и 15-й по площади во Франции. Здесь расположена крупнейшая плотина в Новой Каледонии.
История
В 1774 году, Джеймс Кук, исследовав залив Горо, заложил маяк Амеде. К началу колонизации острова его территория являлась местом стычек европейцев и племенем острова Пен. Все попытки евангелизации территории современного города были безуспешны. В 1841 году на остров были посланы протестантские миссионеры, в 1850 — католические. В 1864 году по инициативе губернатора Гийена в городе было открыто сельскохозяйственное товарищество. В 1959 году заработали плотина, электростанция и никелевый завод (ныне — заброшен).
Администрация
С 2008 года мэр города — Этьен Уэтшо. Он участвует в экологических мероприятиях в городе. Город является оплотом сепаратизма в Южной провинции.
Достопримечательности и места для отдыха
В городе находятся озеро Яте, площадью 4 000 гектаров; озера: Мадлен, Вадиана-Горо; городской парк Голубой реки; лес, ушедший под воду; южный лес и т. д.
Галерея
|
Напишите отзыв о статье "Яте"
Примечания
- ↑ [www.isee.nc/recenspop/rp2009.html Recensement 2009 sur le site de l’ISEE]
- ↑ [www.ign.fr IGN] [нет в источнике]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
Ссылки
- [www.yate.nc/ Site officiel] (фр.)
|
Это заготовка статьи по географии Океании. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Яте
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.
