Яусс, Ханс-Роберт

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Яусс Ханс-Роберт»)
Перейти к: навигация, поиск
Ханс-Роберт Яусс
Hans Robert Jauß
Дата рождения:

12 декабря 1921(1921-12-12)

Дата смерти:

1 марта 1997(1997-03-01) (75 лет)

Страна:

Германия

Научная сфера:

филология

Альма-матер:

Гейдельбергский университет

Ха́нс-Ро́берт Я́усс (Ганс Роберт Яусс; нем. Hans Robert Jauß; 12 декабря 1921, Гёппинген — 1 марта 1997, Констанц) — немецкий историк и теоретик литературы.





Биография

Из семьи учителей, вырос в пиетистских традициях. Учился в гимназии в Эсслингене. Во время Второй мировой войны два года провёл на Восточном фронте. После войны учился в Праге (один семестр) и Гейдельбергском университете, где среди его преподавателей были Мартин Хайдеггер и Ганс Гадамер. В Гейдельбергском университете защитил диссертацию по творчеству Марселя Пруста (1955). Преподавал в Мюнстерском университете, Гисенском университете, с 1966 — в Констанцском университете.

Читал лекции в университетах США, Франции, Бельгии.

Научные интересы

Специалист по романской медиевистике. Деятельный участник коллоквиумов исследовательской группы «Поэтика и герменевтика» (действовала в 19631994 годах), выступал составителем нескольких томов теоретических трудов группы (Nachahmung und Illusion, 1964; Die Nicht mehr schönen Künste; Grenzphänomene des Ästhetischen, 1968; Text und Applikation, 1981). Один из лидеров констанцской школы рецептивной эстетики.

Труды

  • Zeit und Erinnerung in Marcel Prousts «À la recherche du temps perdu»; ein Beitrag zur Theorie des Romans (1955)
  • Untersuchungen zur mittelalterlichen Tierdichtung (1959)
  • Literaturgeschichte als Provokation der Literaturwissenschaft (1967, книга переведена на 16 языков мира)
  • Literaturgeschichte als Provokation (1970)
  • Kleine Apologie der ästhetischen Erfahrung. Mit kunstgeschichtlichen Bemerkungen (1972, в соавторстве с Максом Имдалем)
  • Gebremste Reform: ein Kapitel deutscher Hochschulgeschichte, Universität Konstanz, 1966—1976 (1977)
  • Ästhetische Erfahrung und literarische Hermeneutik (1977)
  • Alterität und Modernität der mittelalterlichen Literatur: Gesammelte Aufsätze 1956—1976 (1977)
  • Krise der Erwartung, Stunde der Erfahrung: zur ästhetischen Kompensation des modernen Erfahrungsverlustes (1982, в соавторстве с Одо Марквардом и Хорстом Зундом)
  • Die Theorie der Rezeption, Rückschau auf ihre unerkannte Vorgeschichte (1987, в соавторстве с Хорстом Зундом)
  • Studien zum Epochenwandel der ästhetischen Moderne (1989)
  • Wege des Verstehens (1994)
  • Probleme des Verstehens: ausgewählte Aufsätze (1999)

В переводах на английский

  • Medieval literature and contemporary theory. Baltimore: Johns Hopkins UP, 1979
  • Toward an aesthetic of reception. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1982.
  • Aesthetic experience and literary hermeneutics. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1982
  • The Book of Jonah: a paradigm of the «hermeneutics of strangeness». Minneapolis: Center for Humanistic Studies, University of Minnesota, 1987
  • Question and answer: forms of dialogic understanding. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1989

В переводах на французский

  • Pour une esthétique de la réception. Paris: Gallimard, 1978
  • Pour une herméneutique littéraire. Paris: Gallimard, 1988
  • Théories esthétiques après Adorno. Arles: Actes Sud, 1990
  • Petite apologie de l’expérience esthétique. Paris: Allia, 2007

Признание

Член Гейдельбергской академии наук, Academia Europaea (Кембридж). Почетный член Римской академии деи Линчеи, Академии наук Венгрии. Почетный доктор университета в Яссах. Со второй половины 1970-х годов труды переведены на китайский, корейский, японский и большинство европейских языков.

Публикации на русском языке

  • К проблеме диалогического понимания// Вопросы философии, 1994, № 12, с. 97-106 ([www.bim-bad.ru/biblioteka/article_full.php?aid=1228])
  • История литературы как провокация литературоведения// Новое литературное обозрение, 1995, № 12, с.34-84
  • Письмо Полю де Ману// Новое литературное обозрение, 1997, № 23, с.24-30

Напишите отзыв о статье "Яусс, Ханс-Роберт"

Литература

  • Dubiel W. L’esthétique de la réception de Hans Robert Jauss: histoire, herméneutique et fonction sociale de la littérature. Sainte Foy: Université du Québec, 1986
  • Rush O. The Reception of Doctrine: an Appropriation of Hans Robert Jauss' Reception Aesthetics and Literary Hermeneutics. Rome: Pontifical Gregorian University, 1997.
  • Gehring H.-U. Schriftprinzip und Rezeptionsästhetik: Rezeption in Martin Luthers Predigt und bei Hans Robert Jauss. Neukirchen-Vluyn: Neukirchener, 1999
  • De Sensi A. Estetica ed ermeneutica dell’alterità in Hans Robert Jauss. Torino: Trauben, 2003
  • In Memoriam. Ханс-Роберт Яусс// Новое литературное обозрение, 1997, № 25, с.131-132 (Нат. Зоркая)


Отрывок, характеризующий Яусс, Ханс-Роберт

Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.