Яушев, Илларион Максимович

Илларион Максимович Яушев
Бюст И. М. Яушева в мемориально-скульптурном комплексе в Саранске
Основная информация
Дата рождения	16 января 1902(1902-01-16)
Место рождения	село Лобаски Лукьяновского уезда
Дата смерти	31 мая 1961(1961-05-31) (59 лет)
Место смерти	Саранск
Страна	СССР
Профессии	певец
Певческий голос	баритональный бас
Жанры	опера, романсы, народные песни, песни современных композиторов
Награды

Илларио́н Макси́мович Я́ушев (16 января 1902 года — 31 мая 1961 года) — советский певец, заслуженный артист РСФСР, заслуженный и народный артист Мордовской АССР. Эрзя.

Родился в селе Лобаски Лукьяновского уезда (сейчас село относится к Ичалковскому району Мордовии). В детские годы пел в церковном хоре.

Окончил музыкальный техникум Нижнем Новгороде. Учился в Московской консерватории (окончил в 1935 году) и в оперной студии Большого театра (окончил в 1936 году). Яушев был первым из мордовских певцов, получивших профессиональное музыкальное образование.

С 1937 года был солистом оперного театра в Саранске, впоследствии названного его именем. Был солистом Московской и Мордовской государственных филармоний.

Яушев обладал сильным голосом красивого тембра (баритональный бас) большого диапазона. Исполнял оперные партии, романсы, народные песни на русском, мордовском, украинском, башкирском, чувашском и марийском языках, песни современных композиторов.

Литература

• Всё о Мордовии: Энциклопедический справочник / сост. Н. С. Крутов, Е. М. Голубчик, С. С. Маркова. — Саранск: Мордов. кн. изд-во, 2005. — С. 708. — ISBN 5-7595-1662-0.

Отрывок, характеризующий Яушев, Илларион Максимович

«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.