Яффские ворота

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Достопримечательность
Яффские ворота

Я́ффские ворота (ивр.שער יפו‏‎, Шаар Яфо; араб. باب الخليل‎, Баб-эль-Халиль, Ворота Друга, Хевронские Ворота; также арабское Bab Mihrab Daud, "Ворота молитвенной ниши Давида"; также Ворота Давида) — каменный портал в исторических стенах Старого города Иерусалима. Одни из восьми открытых ворот в стенах Старого города; являются главными воротами христианского и армянского кварталов. Расположены в западной части Старого города на важнейшем перекрестке западной дороги, ведущей в Яффо, и южной дороги, ведущей на Вифлеем и Хеврон. Эти две дороги и по сей день являются центральными иерусалимскими артериями.

Единственные из ворот Старого города, обращенные на запад, к Средиземному морю; и также единственные, расположенные под прямым углом к стене. Такое расположение могло быть выбрано в качестве оборонительной меры, дабы замедлить продвижение атакующих[1]; или чтобы сориентировать ворота в направлении Яффской дороги, по которой паломники прибывали к концу своего путешествия из порта Яффо.

Так же как и камни, использованные при строительстве всех других частей стен Старого города, камни Яффских ворот представляют собой большие вырубленные блоки песочного цвета[2]. Высота входа составляет около 6 метров, а стена возвышается еще на 6 метров над ним[3].





Названия

Как Яффские ворота, так и Яффская дорога названы по имени порта Яффо на средиземноморском побережье, из которого в своё морское путешествие отправился пророк Иона[4] и в котором высаживались паломники на своём пути в Святой город. Современное Шоссе №1, начинающееся от западного конца Яффской дороги, является завершением того же самого маршрута в Тель-Авив-Яффо.

Арабское название ворот, Баб эль-Халиль (Ворота Друга), относится к Аврааму, любимцу Бога, похороненному в Хевроне. Поскольку Авраам жил в Хевроне, ещё одним названием Яффских ворот является «Хевронские ворота». Арабы также называют эти ворота Баб Михраб Дауд (Ворота молитвенной ниши Давида), поскольку царь Давид считается в исламе пророком. Крестоносцы, восстановившие цитадель поблизости (к югу) от Яффских ворот, также построили ворота позади нынешнего местоположения Яффских ворот, назвав их «Ворота Давида» по имени Башни Давида.

История

Османский период

Строительство

Были торжественно открыты в 1538 году на месте ворот более раннего периода, являясь частью проекта восстановления стен Старого города по приказу правителя Османской империи Сулеймана Великолепного[2].

Сразу же внутри ворот, за железным решетчатым ограждением слева, находятся две могилы. Считается, что это – могилы двух архитекторов, которым Сулейман поручил строительство стен Старого города. Согласно легенде, когда Сулейман увидел, что архитекторы оставили гору Сион и гробницу царя Давида вне замкнутой стенами территории - он приказал убить их. Однако, из уважения к их впечатляющим достижениям, он захоронил их внутри стен рядом с Яффскими воротами[5].

Пролом в стене

Справа от старых ворот, которые используются только пешеходами, вплотную к ним находится пролом в стене, через который проходит автодорога. Он был прорублен в 1898 году, когда Кайзер Вильгельм II настоял на том, чтобы въехать в город верхом на своём белом коне. Местная легенда гласит, что Иерусалимом будет править царь, который въедет в городские ворота на белом коне; поэтому, дабы удовлетворить тщеславие кайзера, но избежать предсказанной в легенде участи, османские власти предпочли разрушить часть крепостной стены и засыпать часть рва у Башни Давида, нежели позволить кайзеру въехать в ворота. Император же решил, что он проследовал через Яффские ворота. Через этот пролом по сей день осуществляется автомобильное сообщение между старым и новым городом. (Согласно иной версии, "Дыра в стене" была проделана для того, чтобы кайзеру не пришлось разбирать свою карету, дабы проникнуть в город[6].)

Часовая башня

В 1907 году на крыше Яффских ворот были установлены часы, а в 1908 году над воротами была надстроена часовая башня для обслуживания развивающегося делового района верхней части долины Хинном. Башня должна была стать одной из приблизительно сотни таких часовых башен, построенных по всей Османской империи в 1900 году, в ознаменование 25-летия правления султана Абдул-Хамида II. Башня стоила 20000 франков; город был столь беден, что деньги были собраны - и поэтому башня была завершена – лишь в 1908 году. После этого башня простояла недолго, и в 1922 году была демонтирована[7] британцами, из эстетических соображений.

На территории, которая сейчас является Израилем и Палестинскими территориями, было воздвигнуто семь таких башен – в Сафеде, Акре, Хайфе, Назарете, Наблусе, Иерусалиме, и знаменитая башня в Яффо. Тот факт, что для установки часовой башни в Иерусалиме были выбраны Яффские ворота, указывает на значимость этих ворот в тот период – даже большую, чем Дамасских.

Башня была построена из известняка, добытого в близлежащей Пещере Хизкиягу. Она возвышалась на 4 метра и венчалась четырьмя циферблатами, ориентированными по ключевым точкам компаса. Восточный и западный циферблаты показывали официальное (европейское) время, в то время как северный и южный – местное. Над циферблатами находился колокол и полумесяц со звездой - символ османского правления.

Павильон Бецалель и турецко-османский сабиль

Павильон Бецалель возле Яффских ворот был крытым белой жестью деревянным строением с зубчатой крышей и башней, построенным в 1912 году в мастерской и выставочном зале Академии искусства и дизайна Бецалель. Павильон был спроектирован специально для туристов и других прохожих, для размещения на их пути в Старый город и из него. Возле павильона – на входе в Яффские ворота – располагался сабиль.

Павильон был разрушен через шесть лет после его установки.

Британский Мандат (1917-1948 годы)

В 1917 году командующий британскими войсками генерал Эдмунд Алленби вошел в Старый город через Яффские ворота[8] пешком - в знак уважения к городу и желая избежать сравнения с Кайзером, посетившим Иерусалим в 1898 году. Алленби произнёс речь в близлежащей Башне Давида.

В 1944 году британцы снесли остальные здания, примыкавшие к городской стене, в попытке сберечь исторические виды Иерусалима.

Нулевой километр Израиля

Отвоевав Иерусалим в 132 году н.э., император Адриан отстроил его заново, как римский город под названием Элия Капитолина; стартовой точкой для отсчёта расстояний до других городов была высокая колонна на площади внутри Дамасских ворот – как то показано на мозаичной Мадабская карта. По-видимому, эта колонна упала либо была снесена в течение византийского периода.

В XX веке той же цели служила площадь перед Яффскими воротами; в период Британского мандата в Палестине нулевой точкой для измерения расстояний от и до Иерусалима служил указатель на обочине автодороги. В настоящее время такой указатель отсутствует.

После 1948 года

Во время арабо-израильской войны 1947—1949 годов израильские войска вели ожесточённые сражения за контроль над Яффскими воротами, с целью соединить Еврейский квартал Старого города с удерживаемым Израилем Западным Иерусалимом. Израильским силам не удалось получить контроль над воротами. Согласно договору о прекращении огня между Израилем и Иорданией по окончании войны, Яффские ворота оказались на нейтральной полосе и были закрыты вплоть до 1967 года. После объединения Иерусалима в ходе Шестидневной войны 1967 года ворота снова открылись.

В 2000 году папа Иоанн Павел II вошёл в Старый город через Яффские ворота во время своего визита в Израиль в Юбилейный год.

В настоящее время около Яффских ворот функционирует подземная автостоянка для туристов, посещающих Старый Город, а также торговый центр Мамила, почтовое отделение и Христианский Информационный центр. Яффские ворота активно используются как пешеходами, так и транспортными средствами. В начале 2000-х годов проложенная через ворота дорога была передвинута дальше к западу, а на её месте сооружена площадь, соединяющая Яффские ворота с торговым центром Мамилла на другой стороне улицы.

Топография

Местоположение ворот определяется топографией города, расположенного между северным холмом Акры и южным холмом горы Сион, вдоль долины, продолжением которой в Старый город является Яффская дорога[9]. Дорога и долина, вдоль которой она проходит, продолжаются к востоку и далее в долину Тиропеон, рассекая город на северную и южную половины – с Христианским и Мусульманским кварталами на севере, Армянским и Еврейским кварталами на юге.

Площадь и Башня Давида

За Яффскими воротами расположена небольшая площадь, вдоль сторон которой расположены туристический информационный офис и магазины. Выходы с площади ведут в Христианский квартал (налево), Мусульманский квартал (прямо вперёд) и Армянский квартал (направо, за Башней Давида). Проходом в Мусульманский квартал служит улица, ведущая к востоку от Яффских ворот; когда-то она называлась «Столичная улица», однако сегодня известна, как «улица Давида», и является частью рынка - одной из главных улиц сувенирного шопинга.

На правой стороне площади, к югу от Яффских ворот находится древняя Башня Давида (на иврите: מגדל דוד, Мигдаль Давид, арабский язык: برج داود, Бурдж Дауд) – одно из заметных достопримечательностей Иерусалима. Возвышающаяся сегодня цитадель была сооружена на протяжении II века до нашей эры для укрепления стратегически слабого места в обороне Старого города; считается, что она построена на месте башни Фасаэль Ирода Великого. Впоследствии она разрушалась и вновь отстраивалась – последовательно - христианскими, мусульманскими, мамлюкскими и османскими завоевателями Иерусалима; нынешняя крепость была построена в период правления Сулеймана Великолепного. Башней Давида она называется из-за ассоциации с башней, описанной в Еврейской Библии. Ныне в Башне Давида расположен музей Истории Иерусалима; в ней хранятся важные археологические находки 2700-летней давности, и она является популярной площадкой для благотворительных мероприятий, ремесленных выставок, концертов и свето-звуковых представлений.

Реставрация

В 2010 году Управление древностей Израиля завершило двухмесячную реставрацию и чистку Яффских ворот – что было частью начатого в 2007 году проекта, стоимостью 4 миллиона долларов, по обновлению стен Старого города по всей их длине[3]. Чистка включала в себя замену разрушенных камней, очистку стен от накопившихся за десятилетия автомобильных выхлопов, и повторное размещение искусной арабской надписи, установленной при первом торжественном открытии ворот в 1593 году. Фрагменты пуль, застрявшие в воротах во время боёв Войны за независимость – были сохранены[10]. В ходе инфраструктурных работ вблизи Яффских ворот был также обнаружен древний акведук, датируемый II или III векамин.э.[11]

Панорамный вид на современную площадь ворот. Обратите внимание на пролом в стене, ныне используемый для доступа транспорта в Старый город

Напишите отзыв о статье "Яффские ворота"

Примечания

  1. [www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/vie/Jerusalem2.html Jerusalem - The Old City]. Jewish Virtual Library. Проверено 3 мая 2010.
  2. 1 2 [www.antiquities.org.il/about_eng.asp?Modul_id=14 The Re-Inauguration of Jaffa Gate in the Old City]. пресс-офис Управления древностей Израиля. Проверено 3 мая 2010.
  3. 1 2 [www.haaretz.com/hasen/spages/1164419.html Jerusalem reopens Jaffa Gate after two-month renovation]. Haaretz (21 апреля 2010). Проверено 3 мая 2010.
  4. Иона 1:3.
  5. [www.jerusalem.muni.il/jer_sys/picture/atarim/toursite_form_atareng.asp?site_id=1802&pic_cat=4&icon_cat=6&york_cat=9&type_id=283 Lions in Jerusalem]. Jerusalem Municipality. Проверено 3 мая 2010.
  6. Bard, Mitchell Geoffrey, Schwartz, Moshe, 1001 facts everyone should know about Israel, Rowman & Littlefield, 2005, p.115
  7. David Kroyanker. Jaffa Road. Biography of the street — Story of a City с.29 (heb)
  8. [www.shapell.org/manuscript.aspx?signed-photo-of-edmund-allenby-entering-jaffa-gate-1917 Edmund Allenby Entering Jaffa Gate, Jerusalem - Signed Photograph]. Shapell Manuscript Collection. SMF.
  9. [books.google.com/books?id=D8rfiaDuDmEC&pg=PA30&lpg=PA30&dq=%22jaffa+street%22+wall&source=web&ots=NrYGMbX0pE&sig=dvPVMJNTgzAOHJDU1rqBFjigALc#PPA29,M1 James Kean, "Among the holy places" (book excerpt)]
  10. [jta.org/news/article/2010/04/21/1011689/jerusalems-jaffa-gate-is-reopened Jerusalem’s Jaffa Gate is reopened]. Еврейское телеграфное агентство (21 апреля 2010). Проверено 3 мая 2010.
  11. [www.antiquities.org.il/article_Item_eng.asp?sec_id=25&subj_id=240&id=1679&module_id=#as The 1,800 Year Old High-Level Aqueduct of Jerusalem was Exposed Next to Jaffa Gate in the Old City]. пресс-офис Управления древностей Израиля (19 февраля 2010). Проверено 3 мая 2010.

Отрывок, характеризующий Яффские ворота

– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.