Яхмос I

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Яхмес I»)
Перейти к: навигация, поиск
Фараон Египта
Камос Аменхотеп I
Яхмос I
XVIII династия
Новое царство

Фрагмент статуи Яхмоса I. Музей Метрополитен (Нью-Йорк)
Хронология
  • 1550—1525 гг. (25 лет) — по Ю. фон Бекерату
  • 1552—1527 гг. (25 лет) — по Э. Хорнунгу
  • 1554—1529 гг. (25 лет) — по Р. Паркеру
  • 1570—1546 гг. (24 года) — по Э. Ф. Венте
  • 1550—1525 гг. (25 лет) — по K. A. Китчену
  • 1539—1514 гг. (25 лет) — по Р. Крауссу
  • 1530—1504 гг. (26 лет) — по W. Helck
Яхмос I на Викискладе

Яхмос I (также известен как Яхмес, Ахмос или Амасис I) — фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 1550 — 1525 годах до н. э., основатель XVIII династии.

Сын Секенен-Ра Таа II и царицы Яххотеп (Ах-хатпи, букв. «Луна довольна»), брат Камоса, муж Яхмос-Нефертари, отец Аменхотепа I, царицы Яхмос и Мутнофрет.





Биография

Яхмос, вероятно, был не фиванского происхождения, так как Луна считалась местопребыванием бога Тота, земное жилище которого находилось в Шмуну (Гермополе). Тот здесь почитался «как мысль и воля солнечного бога Ра». По древнему обычаю, имя почитаемого бога и его небесного символа было возложено и на мать — Яххотеп, и на потомков фараона — Тутмосов (детей Тота).

В войнах с гиксосами Яхмос потерял своего отца Секененра II и брата Камоса одного за другим, с интервалом в три года. Они оставили ему престол, когда он был совсем юным. Его мать, доблестная царица Яххотеп (дочь Тетишери и Таа I), взяла управление на себя и была, вероятно, сорегентом сына в ранние годы его царствования.

Яхмос продолжил войну с гиксосами. До нас не дошло ни одного документа, относящегося к первому периоду этой войны. Также не сохранилось ни одной царской летописи. Но один из союзников фараона, его тезка Яхмес, сын Эбаны, из династии номархов Эйлейтииасполя (егип. Анхаб, совр. Эль-Каб) оставил отчёт о собственной военной карьере на стенах своей гробницы, в достаточной мере отражающий ход военных действий. Когда Яхмес, сын Эбаны, молодым юношей принял участие в этой войне, власть фараона Яхмоса уже распространялась на север, по крайней мере, до Мемфиса. Одержав победу в ряде битв на суше и на Ниле, Яхмос подступил к столице гиксосов в Египте — Аварису (егип. Хат-уарит) — и осадил её. Но осада Авариса была прервана вследствие восстания одного из местных царьков южнее Эйлейтииасполя, которое Яхмос счёл настолько серьёзным, что лично отправился подавлять его на юг.

Усмирив в достаточной мере своих южных противников, Яхмос, очевидно, возобновил осаду Авариса, ибо тут Яхмес сын Эбаны неожиданно сообщает о его взятии. Осада Авариса, продолжавшаяся несколько лет, была прервана восстанием в Верхнем Египте, и город был захвачен лишь на 11 году правления Яхмоса (ок. 1542).

Взятие Авариса египетскими войсками принудило гиксосов освободить весь Нижний Египет и отступить в Азию. Очевидно, в боях под Аварисом гиксосы потерпели значительный урон. Небольшое количество пленных, захваченных Яхмосом, сыном Эбаны, указывает, что эти бои были чрезвычайно ожесточенными, и египтяне пленных почти не брали. Но, несмотря на очень крупные потери в войсках и на то, что все укрепленные пункты гиксосов были взяты египтянами, гиксосам удалось сохранить часть своих войск и сосредоточить их в Палестине.

Желая обезопасить Египет от вторичного нашествия гиксосов и окончательно сломить силы врага, Яхмос во главе своей армии вторгся в Палестину и, после 3-летней осады, взял крепость Шарухен, бывшую, вероятно, последним оплотом гиксосов вблизи границ Египта.

Крупные успехи, одержанные египтянами во время войны с гиксосами, до некоторой степени, очевидно, объясняются военным союзом с Критом и помощью, оказанной последним морскими силами. Карнакская надпись Яхмоса с полной достоверностью позволяет сделать вывод о возможности этого союза. Крупную роль в заключение этого договора сыграла мать молодого фараона — царица Яххотеп, которая в этом тексте даже названа «Повелительницей Хаунебта (Крита)». Яххотеп, по-видимому, была женщиной энергичной и умной и принимала видное участие в «умиротворении» Верхнего Египта и подавлении мятежей. Сын вменял ей в заслугу также заботу о войске, возвращении и сборе беглецов. За доблесть, проявленную матерью Яхмоса в одном из боёв, она даже была награждена «Золотыми мушками».

Мы имеем некоторые основания предполагать, что Яхмос ранее всего обеспечил свой западный фланг, установив мирные, а может быть, даже дружественные или союзные отношения с ливийскими племенами, что также способствовало успешному ведению боевых действий против гиксосов. В частности, на мирные взаимоотношения Яхмоса с ливийцами указывает тот факт, что дочь египетского фараона носила имя «Яхмос — владычица темеху».

После захвата Шарухена Яхмос, по словам его тезки Яхмеса сына Эбаны, предпринял поход на юг, в Нубию. В местности Хентхеннофер непокорные племена лучников (иунтиу-сетиу) подверглись полному разгрому. Как далеко на юг зашёл Яхмос, невозможно определить, во всяком случае, он, несомненно, достиг вторых порогов. Здесь древняя крепость Среднего царства, Бухен, оставалась и при Яхмосе опорой египетского владычества на юге.

Но власть Яхмоса ещё не окрепла в самом Египте. Едва он покорил страну, отправившись в нубийский поход, как его исконные враги к югу от Эйлейтииасполя вновь восстали против него. Сначала Яхмос разгромил в сражении на Ниле, в местности Тинт-та-Аму, какого-то мятежника, имя которого не упомянуто, без сомнения, умышленно, с целью предания его забвению. Восставшие вместе со своим главарём были взяты в плен. Затем фараон нанёс поражение некому Тетиану (Атати-Ана) с шайкой злоумышленников. Войско его было уничтожено, а сам он пал в битве.

Победив восставших, Яхмос смирил номархов, подчинил их центральной власти и уже сам по своему усмотрению назначал их на должности. Поддерживающей его династии номархов Эйлейтииасполя было позволено удержать свои земли. И даже спустя два поколения после изгнания гиксосов глава этого дома являлся владельцем не только Эйлейтииасполя, но и Латополя (совр. Эсне), и всей промежуточной территории. Кроме того, ему была дана административная власть (хоть и не наследственная) на север от Эйлейтииасполя, до Патириса (егип. Пер-Хархор, совр. Гебелен).

Видимо, ближе к концу царствования Яхмос предпринял ещё один поход в Азию. О наличии этого похода нам повествует короткая надпись другого члена Эйлейтииаспольской фамилии, Яхмоса-пен-Нехебт (Ах-маси-пен-Анхаб), в которой последний говорит, что он воевал под начальством Яхмоса в Джахи (Финикии). Яхмос, сын Эбаны, ничего не говорит о военных действиях в Финикии. Из этого можно сделать вывод, что Финикия подверглась нападению египтян не во время первого похода, когда был взят Шарухен, а позднее, и что Яхмес, сын Эбаны, в этом походе не участвовал. В надписи в каменоломнях Маасара, возле Тура (южнее совр. Каира) от 22 года царствования Яхмоса говорится о доставке камней для строительства при помощи быков, захваченных в стране Фенеху (ок. 1530), что также доказывает, что 2-й поход в Азию был предпринят Яхмосом под конец своего царствования.

Победы на внутреннем и внешнем фронтах дали возможность Яхмосу приступить к строительной деятельности. Та же, уже упомянутая нами, надпись от 22 года царствования Яхмоса, в Маасара, сообщает об открытии новых каменоломен для строительства храмов бога Птаха и бога Амона в южной части Фив, а также «для всех памятников воздвигнутых его величеством». Но строительная деятельность Яхмоса была ничтожной по сравнению со строительством позднейших фараонов. Ни одна из построек Яхмоса не сохранилась. Даже такое скромное дело, как пожертвование богу Амону некоторого количества храмовой утвари и сооружение для него храмовой ладьи, кедровых столбов, пола и потолка, считалось событием, достойным не только увековечивания в торжественной надписи, но и мелочного, можно сказать, «музейного» описания отдельных предметов.

Манефон говорит, что царствование Яхмоса длилось 25 лет и 4 месяца, но из собственных надписей Яхмоса нам достоверно известен, как позднейший год царствования Яхмоса, лишь 22 год. Видимо, Яхмос правил 22 года и умер молодым, так как его мать царица Яххотеп ещё жила в 10 год царствования Аменхотепа I.

После смерти Яхмос I был похоронен в Дра Абу эль-Нага, в районе фиванского некрополя. И хотя его прекрасно сохранившаяся мумия была найдена в большом царском тайнике в 1881 году, а Уоллис Бадж купил уникальный портрет из известняка — ушебти царя — для британского музея в 1890 г, гробница его пока не обнаружена.

Жречество объявило Яхмоса богом, и египтяне, до последних времен своей истории, сохранили культ этого царя-освободителя, а его жена и сестра Яхмос-Нефертари потом почиталась как богиня фиванского некрополя. Она занимала пост Супруги Бога и Второго пророка Амона в храме Карнака. Была регентшей своего четвёртого сына Аменхотепа I, вместе с которым основала поселок мастеров царских гробниц в Дейр эль-Медине. Когда Аменхотеп I умер, она помогла мужу своей дочери, Тутмосу I, стать фараоном Египта.

Имя

Культурное влияние

Яхмос — главое действующее лицо романа Нагиба Махфуза «Война в Фивах» и трилогии Кристиана Жака «Гнев Богов». Оба произведения повествуют об освобождении Египта из-под власти гиксосов.

Родословие Яхмоса I

См. также

Напишите отзыв о статье "Яхмос I"

Литература

  • История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Часть 2. Передняя Азия. Египет / Под редакцией Г. М. Бонгард-Левина. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. — 623 с. — 25 000 экз.
  • Авдиев В. И. [annals.xlegio.ru/egipet/avdiev/avdiev.htm Военная история древнего Египта]. — М.: Издательство «Советская наука», 1948. — Т. 1. Возникновение и развитие завоевательной политики до эпохи крупных войн XVI—XV вв. до х. э. — 240 с.
  • [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.
  • Амазис // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

  • [www.lib.uchicago.edu/cgi-bin/eos/eos_page.pl?DPI=100&callnum=DT57.C2_vol59&object=137 Фотографии мумии Яхмоса I]
XVIII династия

Предшественник:
Камос
фараон Египта
ок. 1550 — 1525 до н. э.
(правил приблизительно 22—25 лет)

Преемник:
Аменхотеп I


Ошибка Lua: too many expensive function calls.

Отрывок, характеризующий Яхмос I

– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.