Яхонтов, Александр Николаевич

Александр Николаевич Яхонтов
Дата рождения:	10 июля (28 июня) 1820(1820-06-28)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Дата смерти:	12 (24) октября 1890(1890-10-24) (70 лет)
Место смерти:	c. Камно Псковской губернии
Род деятельности:	поэт, прозаик

Алекса́ндр Никола́евич Я́хонтов (28 июня (10 июля) 1820, Санкт-Петербург — 12 (24) октября 1890, c. Камно Псковской губернии) — русский поэт и общественный деятель.

Биография

Александр Яхонтов происходил из дворян Псковской губернии. Его дед приходился двоюродным братом композитору Николаю Петровичу Яхонтову.

Пятилетним ребёнком ему пришлось читать стихи Пушкина перед самим поэтом, посетившим в 1825 году село Камно. Воспитывался в Благородном пансионе при Санкт-Петербургском университете, откуда переведён в Царскосельский лицей. Здесь, под влиянием преданий о Пушкине, Яхонтов стал писать стихи и перевёл несколько отрывков из «Фауста» Гёте и из «Метаморфоз» Овидия. В 1840-е гг. совершил большое путешествие по Западной Европе. В Пскове занимал должность советника палаты государственных имуществ, потом директора гимназии (с 1858 года до 1867 года), а по выходе в отставку был председателем псковской уездной земской управы и предводителем дворянства. Он много заботился о народном образовании; составил книжку для народного чтения «Приключения Робинзона Крузо», разошедшуюся в 50 000 экземплярах. Яхонтов писал немного и печатал свои произведения с большими перерывами, в «Отечественных записках» и «Современнике», позднее в «Искре» (под псевдонимом «Сельский житель»), «Вестнике Европы», «Отечественных записках» Некрасова, с которым был дружен, «Живописном обозрении» и пр. Прекрасно перевёл «Ифигению в Тавриде», «Венецианские эпиграммы» и «Торквато Тассо» Гёте и «Эмилию Галотти» Лессинга, а также много мелких стихотворений Гёте, Шиллера, Гейне, Мицкевича и других. В 1884 году вышел сборник его стихотворений. Это был поэт второстепенный, но тонко чувствовавший, отзывчивый, которому нельзя отказать в выразительности, задушевности, искренности. Его картины сельской жизни прекрасны по содержанию и безукоризненны по форме. По тону стихи Яхонтова напоминают поэзию Майкова, графа Алексея Толстого и особенно Некрасова, мотивы музы которого он затрагивал всего чаще, помимо воли усваивая себе его приемы и формы и так же, как он, относясь к народу. Склонный к мечтательности, к спокойному созерцанию природы, Яхонтов не замыкался в своем личном мире, но чаще и чаще «выходил на большую дорогу общественной жизни, сочувствуя прогрессивному общественному движению».

Ссылки

• П. В. Быков. Яхонтов, Александр Николаевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1904. — Т. XLIa. — С. 854—855.
• Н. П. Собко. Яхонтов, Александр Николаевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1913. — Т. 25: Яблоновский — Фомин. — С. 203—206.
• [az.lib.ru/j/jahontow_a_n/ Сочинения Яхонтова на сайте Lib.ru: Классика]
• [memoirs.ru/texts/Iah_RS86_52_12.htm Яхонтов А.Н. Петербургская итальянская опера в 1840-х годах // Русская старина, 1886. – Т. 52. - № 12. – С. 735-748.]

Отрывок, характеризующий Яхонтов, Александр Николаевич

– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.