Яхъя (Башкортостан)

Деревня Яхъя башк. Яхъя Страна РоссияРоссия Субъект Федерации БашкортостанБашкортостан Муниципальный район Салаватский Сельское поселение Ишимбаевский Координаты 54°58′01″ с. ш. 58°04′53″ в. д.54.966843° с. ш. 58.081324° в. д. / 54.966843; 58.081324    Прежние названия Яхия, Яхино Население ↘333 человек (2010) Национальный состав башкиры Часовой пояс UTC+5 Почтовый индекс 452499 Автомобильный код 02, 102 Код ОКАТО [classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=80247815005 80 247 815 005] Яхъя Москва Уфа Яхъя

Яхъя (башк. Яхъя) — деревня в Салаватском районе Башкортостана, относится к Ишимбаевскому сельсовету.

Географическое положение

Расстояние до:

• районного центра (Малояз): 28 км,
• центра сельсовета (Ишимбаево): 6 км,
• ближайшей ж/д станции (Кропачево): 8 км.

Гидрография

Окраина деревни находится в 300 метрах от впадения реки Бердяш в Большой Бердяш и около 2,5 км от реки Юрюзани.

Происхождение названия

Название связано с именем одного из старшин Кудейской волости 1770-х годов Яхьи. Название Яхино было перенесено в конце XIX века на разъезд Яхино, ставший одновременно населённым пунктом из одного дворохозяйства (на 1925 год) и остановочным пунктом. Закон № 211-з «О внесении изменений в административно-территориальное устройство Республики Башкортостан в связи с образованием, объединением, упразднением и изменением статуса населённых пунктов, переносом административных центров» от 20 июля 2005 года объединил деревню Яхино и посёлок разъезда Яхино.

История деревни

Судя по фамилии основателя аула Якшиева, его жители перебрались из деревни Якшеево на правом берегу Юрюзани. В справочнике 1877 писалось, что деревня Яхия 5 стана Уфимского уезда, населяют его башкиры.

Население

Численность населения
1795	1816	1836	1859	1895	1920	2002
128	↗324	↗345	↗382	↗517	↗609	↘368
2009	2010
↘355	↘333

В 1795 году население деревни Яхина состояло из 54 мужчин и 74 женщин. Как пишет Асфандияров, «такое соотношение полов было противоестественным для тюркоязычных полукочевых наро­дов, у которых, в том числе и у башкир, женщины в количествен­ном отношении всегда уступали мужчинам. Диспропорция соотношения полов в пользу женщин свидетельствует о бы­лых систематических репрессиях карателей против активных участников больших национальных и социальных выступле­ний башкир в 30-70-х годах XVIII в. В 1816 г. женщин бы­ло больше: в 48 дворах проживало 155 мужчин и 169 жен­щин. Среди глав семей было 6 многоженцев. Тогда же зафик­сировали мечеть. VIII ревизия показала преобладание коли­чества мужчин: 181 на 164 женщины. В последующем такое соотношение сохранялось. 382 человека при 79 дворах взято на учет в 1859 г. В 1895 г, в 105 дворах взято на учет 517 че­ловек. Советская перепись 1920 г. показала 609 человек и 126 дворов».

Хозяйство

По сохранившимся статотчётам середины XIX века, башкиры деревни Яхина занимались скотоводством, пчеловодством, в меньшей степени посадкой ржи, пшеницы и картофеля. В 1842 г. на 371 человек было засеяно 125 чет­вертей озимого и 528 четвертей ярового хлеба. Сажали 10 четвертей картофеля. 75 дворов с 403 жителями владело 394 лошадьми, 311 коровами, 116 овцами, 34 козами. Имели 34 улья, 42 борти.

Ситуация изменилась со строітельством железной дороги в 1880-х годах.

Транссиб

Яхъя находится возле станции Яхино, которая переняла старое русское название деревни Яхино. Станция Яхино долгое время существовала как разъезд, в середине 1980-х гг. в связи с необходимостью обработки длинносоставных поездов коренным образом реконструирована и расширена, сейчас является станцией формирования поездов.

В 1880-х Яхино стало точкой, откуда начали строить перегон до станции Вязовой. Это был самый сложный участок строительства всей Самаро-Златоустовской железной дороги, с огромным объёмом взрывных работ. Подробности инженерных работ изложены в дневниках и очерках инженера Николая Георгиевича Михайловского (например, «Вариант») (литературное имя — Гарин-Михайловский. Именно возле Яхина (современной Яхъи) сделан снимок башкира-стрелочника (в следующем, в 1911 году, поскольку копия снимка расположена в архиве не среди фотографий Эхьи, а среди фотографий Усть-Катава и окрестностей, следовательно дата фотографирования, вероятно, отличается от съемочного дня в ауле Эхья По рассказу местной жительницы Галимы Аглиуллиной, проработавшая на железной дороге 18 лет, ей известно точное место, где был сфотографирован обходчик. Его внук, Радик Хужин, как сообщила другая жительница Хакима Хисбуллина (род. 1931), стал последним владельцем того самого дома возле мечети, что сфотографировал Прокудин-Горский (Чечуха, 2008).

Религия

В 1877 году, справочник населённых мест Уфимской Губернии писал: «Яхия 5 стана Уфимского уезда, население — башкиры, две мечети».

До советской власти в ауле была мечеть, её фото сохранилось благодаря Прокудину-Горскому. После революции она стала казармой для солдат, затем организовали клуб. «А потом сломали и то, что оставалось», как написал журналист А. Л. Чечуха, который в 2008 году опубликовал статью «По следам царского фотографа». Историю мечети поведал журналисту местный мулла Вахит-абый, чей отец тоже служил муллой, прожил 95 лет.

В 2006 году открылась мечеть. Предприниматель Ринат Хакимов, родившийся в Яхъе и живущий в селе Малояз, выкупил и на свои средства переоборудовал для богослужений пустующее здание магазина райпотребсоюза. Земляки благоустроили молитвенный дом, подарили ковры и паласы, закупили для минарета стройматериалы.

Люди, связанные с деревней

• Искандарова, Ханифа Сиражевна (р. 20 марта 1928 года) — учительница Аркауловской средней школы БАССР, Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета СССР восьмого, девятого созывов (1970—1979), народный учитель СССР (1982), заслуженный учитель школ РСФСР (1967).

Прибывание Прокудина-Горского

В конце июля 1910 года Прокудин-Горский в своём вагоне-лаборатории отбыл из Уфы по Транссибу в Златоуст. По пути запечатлел виды рек Сим, Юрюзань, Катав, особо выделяется поездка в разъезд возле Кропачево, возле которого находился аул Эхья (в дневниках фотографа она именуется Ехьей). Спустя без малого век журналист А. Л. Чечуха опросив жителей Яхьи смог разузнать подробности съёмки фотографий (далее цитаты из его статьи «По следам царского фотографа»).

Башкирка в национальном костюме

Хакима Хисбуллина (род. 1931) на фотографии 1910 года идентифицировала её с Ишмухаметовой. Имени женщины назвать не смогла, сообщила, что она невеста Юмагужи Ишмухаметова, сватали её в Калмасе. У них родились сыновья Хаким и Аллаберды. Дом не сохранился, сгорел.

Откуда у деревенской тетушки такое количество серебра на монисто?

— Так ведь Ишмухаметовы пчел держали, — отвечает она почти с удивлением.

Как будто бы каждому ясно, что тот, кто торгует медом, бедным не будет (у тетушки на снимке серебра — рублей на сорок, на эти деньги в то время можно было первым классом доехать от Петербурга до Челябинска).

Молодой башкир

Хакима Хисбуллина, жительница Яхъи, определила, что на снимке Ишмухаметова.

Улицы

• Гайфуллиной ул.,
• Сагадиева ул.,
• Зелёная ул.,
• Салахова ул..
• Лесная ул.,
• Турналинская ул.,
• Молодёжная ул.

Литература

• Чечуха, Анатолий Львович. По следам царского фотографа//ж. «Бельские просторы» № 8, 2008
• Анатолий Чечуха. Электричка в прошлое// ж. «Уфа». № 8 (105)

2010

Ссылки

• [www.asmo-rb.ru Совет муниципальных образований Республики Башкортостан].
• [www.temples.ru/pg/yachino.php]

Отрывок, характеризующий Яхъя (Башкортостан)

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему: