Бартоще, Яцек

Яцек Бартоще Jacek Bartoszcze
Дата рождения	14 октября 1961(1961-10-14)
Место рождения	Белжице, Люблинское воеводство, Польша
Дата смерти	20 августа 2005(2005-08-20) (43 года)
Место смерти	Надрыбе-Двур, Люблинское воеводство, Польша
Принадлежность	Польша Польша
Род войск	Военно-воздушные силы
Звание	генерал бригады
Командовал	ВВС Польши
Награды и премии

Я́цек Барто́ще (польск. Jacek Bartoszcze; 14 октября 1961 года, Белжице, Люблинское воеводство, Польша — 20 августа 2005 года, село Надрыбе-Двур, Люблинское воеводство, Польша) — генерал бригады, военный лётчик.

Биография

Его дед служил в Армии крайовой, после войны был арестован НКВД и провёл 3 года в лагерях ГУЛАГа.

Окончил Высшую офицерскую школу в Демблине, Академию национальной обороны в Варшаве (1993) и прошёл обучение в американской Академии военно-воздушных сил (англ. Air War College; 2002).

Командовал 40-м авиаполком в Свидвине (1997—1999), 2-й бригадой тактической авиации (1999—2001). С 2003 года был главой ВВС — заместителем начальника подготовки воздушных сил. Был первым польским лётчиком, который пилотировал F-16.

15 августа 2005 года получил звание генерала бригады.

Погиб близ населённого пункта Надрыбе-Двур гмины Пухачув, разбившись в самолёте RV-6, принадлежавшем бельгийскому гражданину, который вместе с ним поднялся в воздух. Во время выполнения одной из фигур высшего пилотажа самолёт внезапно потерял высоту и рухнул на землю. Кто управлял самолётом, установить не удалось.

Награды

• Серебряный Крест Заслуги (2004)
• Бронзовый Крест Заслуги (1997)
• Серебряная медаль «Вооружённые Силы на службе Отчизне»
• Серебряная медаль «За заслуги в обеспечении обороноспособности страны»

Отрывок, характеризующий Бартоще, Яцек

В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.