Цыган, Яцек
Поделись знанием:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.
На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
(перенаправлено с «Яцек Цыган»)
| Яцек Цыган польск. Jacek Cygan | |
 Яцек Цыган в Буско-Здруе, 29 мая 2010 г | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Годы активности |
1974 — поныне |
| Страна | |
| Профессии |
поэт, поэт, сценарист, автор мюзиклов |
| Жанры |
поэзия |
Я́цек Анто́́ни Цыган (польск. Jacek Antoni Cygan; род. 1950) — польский поэт, сценарист, автор мюзиклов. Член Академии фонограммы plСоюза производителей аудио и видео[1].
Содержание
Жизнеописание
Яцек Цыган закончил сосновецкую восьмилетнюю школу № 15 и II сосновецкий общеобразовательный лицей имени Эмилии Плятер. С 1968 живёт в Варшаве, где в 1973 закончил факультет кибернетики Военной технической академии. Женат на Эве Цыган.
Начал писать песни ещё в студенческие годы. В 1974 вместе с plЕжи Филаром основал группу «Наша любимая Бася» (польск. Nasza Basia Kochana), с которой в 1976 году получил первую премию на Фестивале студенческой песни в Кракове. В 1978 году получил премию III программы Польского радио за написанную в соавторстве с plЭльжбетой Адамяк песню «Разговор» (польск. Rozmowa). С тех пор Яцек Цыган сотрудничает с ведущими польскими композиторами и вокалистами эстрады. Сотрудничал, в частности, с музыкальной группой «Краш» (англ. Crash) и с композитором plКшесимиром Дембским.
Яцек Цыган написал более тысячи текстов песен, среди которых много хитов. Пять песен награждены на plОтечественном фестивале польской песни в Ополе.
Одной из самых популярных была песня «Это не я!» (польск. To nie ja!), написанная для Эдиты Гурняк. С этим произведением певица заняла II место на песенном конкурсе «Евровидение» в Дублине (1994).
В 1980-е Яцек Цыган принимает активное участие в развитии польской музыки для детей. Работал вместе с plМайкой Ежовской, потом коллективом plПапа дэнс, и вместе с ними вывел на сцену много молодых талантов, в частности plМагдалену Фрончевску и plКшиштофа Антковяка. Яцек Цыган — соавтор альбома «Дискотека господина Яцека» (польск. Dyskoteka Pana Jacka). Под таким названием телепрограмму с песнями Цыгана транслировали десять лет.
Большую известность поэт получил, будучи членом жюри в телепрограмме «Идол» с 2002 по 2005 год.
Яцек Цыган написал слова к «Санто субито» (польск. Santo Subito — Cantobiografia) Папы Иоанна Павла II. Музыку к словам написал Петр Рубик. Концерт шёл на телеканале «Польсат» 12 и 13 апреля 2009 года.
23 апреля 2013 года Яцека Цыгана наградили Серебряной медалью «За заслуги в культуре Gloria Artis»[2].
В мае 2013 Яцек Цыган получил Орден Улыбки в сосновецкой средней школе № 15, в которой когда-то учился[3].
Награды
- 1976 — I премия на Фестивале студенческих песен и певцов в Кракове
- 1978 — премия III программы Польского радио за песню «Разговор» (польск. Rozmowa)
- 1984 — премия на конкурсе III программы Польского радио за песни «Женщина Востока», «Pro-test song», «Соль на лице» (Kobieta Wschodu, Pro-test song, Sól na twarzy)
- 1984 — специальная премия жюри на Отечественном фестивале польской песни в Ополе за песню «Какая роза, такие и шипы» (польск. Jaka róża, taki cierń)
- 1987 — премия «Песня года» — за «Состояние погоды» (польск. Stan pogody) по результатам опроса радиослушателей программы «Журнал музыкального ритма» (польск. Magazyn Muzycznego Rytmu)
- 1989 — звание хита программы «Лето с радио» (польск. Lato z Radiem) — песня «Выпьем за ошибки» (польск. Wypijmy za błędy)
- 1989 — звание хита I программы Польского радио — песня «Выпьем за ошибки»
- 1991 — II премия на Отечественном фестивале польской песни в Ополе за песню «Мушелько, спаси меня» (польск. Muszelko, ratuj mnie)
- 1994 — гран-при на Отечественном фестивале польской песни в Ополе за песню «Мрак» (польск. Mrok)
- 1994 — I премия на Отечественном фестивале польской песни в Ополе за песню «Мрак» (польск. Mrok)
- 2012 — литературная премия «Серебряная чернильница» (польск. Srebrny Kałamarz) за книгу «Пёс в тоннеле» (польск. Pies w tunelu)
- 2013 — Серебряная медаль «За заслуги в культуре Gloria Artis»
Награды исполнителям песен Яцека Цыгана
- 1984 — премия имени K. Мусьола — Эдите Гепперт на Отечественном фестивале польской песни в Ополе за песню «Какая роза, такие и шипы» (польск. Jaka róża, taki cierń)
- 1985 — премия имени K. Мусьола — Анне Юркштович на Отечественном фестивале польской песни в Ополе за песню «Бриллиантовая серьга» (польск. Diamentowy kolczyk)
- 1985 — премия имени Анны Янтар — Мечиславу Щесняку на Отечественном фестивале польской песни в Ополе за песню «Пришли в сумерках» (польск. Przyszli o zmroku)
- 1985 — награда Майке Ежовской на Отечественном фестивале польской песни в Ополе за песню «Малыш Пикколо» (польск. Mały Piccolo)
- 1985 — премия — Анне Юркштович на Международном фестивале песни в Сопоте за песню «Бриллиантовая серьга» (польск. Diamentowy kolczyk)
- 1989 — I премия на конкурсе «Премьеры» (польск. Premiery) на Отечественном фестивале польской песни в Ополе — Ришарду Ринковскому за песню «Выпьем за ошибки» (польск. Wypijmy za błędy)
- 1994 — II место на конкурсе «Евровидение» — Эдите Гурняк за песню «Это не я!» (польск. To nie ja!)
Дискография
- 1987 — Jacek Cygan — Czas nas uczy pogody (LP, Wifon LP-098)
- 1988 — Dyskoteka pana Jacka (LP, Pronit PLP-0063)
- 1990 — Nasenki (LP, Muza SX-2929)
- 1996 — Audiobiografia (CD, Pomaton/EMI)
- 1999 — Audiobiografia 2 (CD, Pomaton/EMI)
- 2000 — Złota kolekcja — Jacek Cygan: Laleczka z saskiej porcelany (CD, Pomaton/EMI)
- 2009 — Cyganeria Jacka Cygana (Kolekcja 10-tomowa, RosMedia)
- 2012 — Poeci polskiej piosenki: Cygan — Czas nas uczy pogody… (2CD, różni wykonawcy, utwory z tekstami Jacka Cygana)
- тексты Яцека Цыгана в альбомах других исполнителей
- 1998 — Grzegorz Turnau: Księżyc w misce — тексты песен «W muszelkach Twoich dłoni», «Zrobimy sztorm», «Gdzie jesteś gwiazdo» и «Bo my delfiny…»
Мюзиклы
Поэзия
Напишите отзыв о статье "Цыган, Яцек"
Примечания
- ↑ [www.zpav.pl/fryderyk/akademia.php Сайт Союза производителей аудио и видео]
- ↑ [www.mkidn.gov.pl/pages/posts/zaiks-ma-95-lat-3809.php Dziennikarze], сайт Министерства культуры Польши
- ↑ [sosnowiec.naszemiasto.pl/artykul/galeria/1875529,sosnowiec-jacek-cygan-odebral-order-usmiechu-zdjecia-i-film,id,t.html Sosnowiec: Jacek Cygan odebrał Order Uśmiechu]
Отрывок, характеризующий Цыган, Яцек
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.
На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
