Яцкевич, Владимир Авксентьевич

Владимир Авксентьевич Яцкевич
Дата рождения	15 ноября 1839(1839-11-15)
Место рождения	Койтово (Витебская губерния)
Дата смерти	8 февраля 1919(1919-02-08) (79 лет)
Место смерти	Екатеринодар
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	казачьи войска
Звание	генерал от артиллерии
Командовал	конно-артиллерийская бригада Кубанского казачьего войска, крепость Карс, 1-й Кавказский армейский корпус
Сражения/войны	Кавказская война, Русско-турецкая война 1877—1878
Награды и премии	Орден Святого Станислава 3-й ст. (1863), Орден Святой Анны 3-й ст. (1864), Орден Святого Станислава 2-й ст. (1865), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1877), Золотое оружие «За храбрость» (1877), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1878), Орден Святой Анны 2-й ст. (1878), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1882), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1892), Орден Святой Анны 1-й ст. (1896), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1902), Орден Белого Орла (1905), Орден Святого Александра Невского (1908)

Владимир Авксентьевич Яцкевич (1839—1919) — генерал от артиллерии, герой русско-турецкой войны 1877—1878 годов

Родился в Витебской губернии в имении Койтово 15 ноября 1839 года. Образование получил в Полоцком кадетском корпусе, из которого выпущен 30 июня 1858 года сотником в Кубанскую казачью артиллерию.

Участвовал в кампаниях 1858—1865 на Кавказе. 26 июля 1862 года за отличие был произведён в есаулы, награждён орденами св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом (в 1863 году), св. Анны 3-й степени с мечами и бантом (в 1864 году) и св. Станислава 2-й степени с мечами (в 1865 году, императорская корона к этому ордену пожалована в 1873 году).

С 3 июля 1865 года командовал 4-й конно-артиллерийской батарей Кубанского казачьего войска и на этой должности находился чуть менее четырнадцати лет, 20 января 1867 года получил чин войскового старшины, 30 августа 1870 года произведён в подполковники и 26 февраля 1877 года — в полковники.

Во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов действовал на Приморском направлении, однако после высадки турецкого десанта и захвата противником Сухума был вместе со своей батареей переброшен на помощь генералу Кравченко.

При атаке турками 13 июня в значительных силах русского лагеря у селения Илори, полковник Яцкевич, руководивший орудиями, несмотря на огонь трёх броненосцев, исключительно направленный на место расположения русской артиллерии, меткой стрельбой, при удачном выборе позиции, не позволил туркам и отрядам восставших абхазцев произвести переправу через речку Галидзгу и отразив все наступавшие непрятельские колонны, решительно способствовал дальнейшему их рассеянию.

При вторично произведённом туркамн нападении на тот же лагерь 15 июня, в ещё болыпих силах, поддержанных притом сильнейшим огнём кроме трёх броненосцев ещё и трёх полевых дальнобойных орудий, выпустивших вместе до 300 снарядов, полковник Яцкевич действием своей батареи отбил все приступы противника, и тем дал возможность русским войскам перейти в решительное наступление. Для дальнейшего преследования неприятеля русская пехота получила приказание переправиться через реку Галидзгу, но едва первые солдаты спустились в реку, как турецкие стрелки и абхазы, занявшие опушку леса в 200 шагах от переправы, открыли сильнейший огонь. Завладение переправой по глубине брода и чрезвычайио сильному течению реки, под огнём неприятеля, было крайне затрудшительно, тем более, что по условиям местности русская артиллерия могла действовать no опушке занятой неприятелем только по переходе на правый берег. Заметив столь затруднительное положение пехоты и поняв пеобходцмость, во что бы то ни стало, отвлечь от неё огонь неприятельских стрелков, полковник Яцкевич, во главе двух конных орудий, вынесся карьером к переправе, быстро перешёл реку и, снявшись с передков, осыпал опушку картечью; всё это было производено так быстро и неожиданно, что начальник отряда должен был отправить для прикрытия орудий весь состоявший лично прн нём, казачий конвой. Геройская смелость артиллерии сразу изменила весь ход дела пользу русских войск, тем более что огонь неприятельских стрелков и артиллерии, обращённый на позицию Яцкевича, позволил русской пехоте с весьма малыми потерями переправиться через реку. Турки после незначительного сопротнвления бросили опушку леса и бежали к ложементам, заранее устроенных в Очамчире. После небольшого отдыха русская пехота снова перешла в наступление, полковник Яцкевич, пополнив убыль людей и лошадей во взводе, быстро менял позиции, не давал отступающим оправиться и этим способствовал тому, что все неприятельские ложементы и сама Очамчира перешли были заняты русскими войсками.

После этого дела будучи назначен начальником отдельной колонны и получив 9 июля приказание с двумя батальонами Абхазского и одним батальоном Кубанского пехотных полков при четырёх конных орудиях и двух сотнях Лабинского казачьего полка, взять сильно укреплённую неприятельскую позицию у селения Меркула, полковник Яцкевич 10 июля атаковал неприятеля и, несмотря на его отчаянную защиту, позиция была занята. Завладение этой позициией, считавшейся в глазах абхазов неприступной, сильно повлияло на их настроение, последствием чего было оставление турками Очамчиры дальнейшая сдача всего кодорского участка.

В августе Яцкевич командовал авангардом Ингурского отряда из двух батальонов, шестн орудий и одной сотни казаков. Там он сумел занять передовую позицию в 800 саженях от батарей противника на высотах Абжаквы. 19 августа он бомбардировал эти позиции двумя свонми конными орудиями в то время, как горная артиллерия поражала прикрытие турецких батарей. После четырёхчасовой перестрелки одной русской гранатой был взорван запас снарядов противника и турецкая батарея замолкла. Ослабив таким образом огонь неприятеля, полковник Яцкевич штурмовал и взял нижние траншеи с потерей лишь 56 человек убитыми и ранеными. Следствием этого дела было оставление в ночь с 19 на 20 августа турками высот Абжаквы и самого города Сухума.

За эти подвиги Яцкевич в 1877 году получил орден св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом, 27 декабря того же года был пожалован золотой шашкой с надписью «За храбрость», 9 июня 1878 года был награждён орденом св. Георгия 4-й степени и орденом св. Анны 2-й степени с мечами.

По окончании военных действий Яцкевич некоторое время состоял при штабе Кавказского военного округа (с сохранением должности командира батареи), а 23 марта 1879 года был назначен командиром конно-артиллерийской бригады Кубанского казачьего войска и занимал эту должность до 21марта 1890 года. В генерал-майоры произведён 6 мая 1888 года. Затем он был старшим помощником начальника Кубанской области и наказного атамана Кубанского казачьего войска. 6 июля 1898 года был произведён в генерал-лейтенанты и назначен комендантом Карсской крепости. С 13 декабря 1903 года занимал должность командира 1-го Кавказского армейского корпуса, 6 декабря 1906 года произведён в генералы от артиллерии.

1 января 1910 года Яцкевич оставил Кавказ и перебрался на жительство в Санкт-Петербург, где был назначен членом Военного совета. 1 января 1916 года уволен от службы с мундиром и пенсией за истечением установленного законом шестилетнего срока пребывания в составе Военного совета. В 1917 уехал в Витебск, жил в собственном доме в Никольском переулке. Возвратился в Екатеринодар после переворота, где скончался 8 февраля 1919 г. Похоронен 10 февраля на Всесвятском кладбище, могила сохранилась.

Среди прочих наград Яцкевич имел ордена:

• Орден Святого Владимира 3-й степени (1882 год)
• Орден Святого Станислава 1-й степени (30 августа 1892 года)
• Орден Святой Анны 1-й степени (1896 год)
• Орден Святого Владимира 2-й степени (6 декабря 1902 года)
• Орден Белого Орла (6 декабря 1905 года)
• Орден Святого Александра Невского (30 июня 1908 года, алмазные знаки к этому ордену пожалованы 22 марта 1915 года).

Источники

• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том II. Л—Я. М., 2009
• [runivers.ru/lib/book4708/ Гизетти А. Л. Сборник сведений о георгиевских кавалерах и боевых знаках отличий Кавказских войск. Тифлис, 1901] на сайте Руниверс
• Исмаилов Э. Э. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров 1788—1913. М., 2007
• Старчевский А. А. Памятник Восточной войны 1877—1878 гг. СПб., 1878
• Список генералам по старшинству. Составлен по 1 сентября 1896 года. СПб., 1896
• Список генералам по старшинству. Составлен по 15 апреля 1914 года. Пг., 1914
• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2620 Яцкевич, Владимир Авксентьевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
• Сенатские объявления. 28.2.1914. Разряд Х1Y. № 28071. ;31.Х.1914. № 237114. Купчая на землю и дом.
• ГАКК ф. 801. оп. 1. д. 222. лл. 128об.-129. Выписка из метрической книги Воскресенской ц. г. Екатеринодар, № 38. о смерти «от старости» В. А. Яцкевича, генерала от артиллерии, 80 лет.

Отрывок, характеризующий Яцкевич, Владимир Авксентьевич

– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.