Ботошанский, Яков Абрамович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Яша Мончи»)
Перейти к: навигация, поиск
Янкев Ботошанский
יעקבֿ באָטאָשאַנסקי
Псевдонимы:

Яаков бен Авроһом
Янкэлэ Гуйбалес
Шимэлэ Сорокер
Яша Мончи
Ханэ Левин

Дата рождения:

6 августа 1895(1895-08-06)

Место рождения:

Килия Измаильского уезда, Бессарабская губерния (ныне Одесская область)

Дата смерти:

26 октября 1964(1964-10-26) (69 лет)

Место смерти:

Йоханнесбург, ЮАР

Гражданство:

Израиль

Род деятельности:

писатель, журналист, драматург

Язык произведений:

идиш

Дебют:

1912 год

Я́нкев Ботоша́нский (идишיעקבֿ באָטאָשאַנסקי‏‎; также под псевдонимами: Яаков бен Авроһом, Янкэлэ Гуйбалес, Шимэлэ Сорокер, Яша Мончи, Ханэ Левин и др.; 6 августа 1895, Новая Килия Измаильского уезда Бессарабской губернии26 октября 1964, Йоханнесбург, ЮАР) — еврейский писатель, журналист, драматург, театральный постановщик. Писал на идише.





Биография

Ранние годы

Янкев Ботошанский родился в приграничном местечке Новая Килия Измаильского уезда Бессарабской губернии (сейчас районный центр в Одесской области Украины), расположенном на левом берегу Килийского рукава Дуная на самой границе с Аккерманским уездом. По некоторым данным, Ботошанский родился в деревне Чичма того же Измаильского уезда (теперь Струмок Татарбунарского района Одесской области), на дунайском лимане, но вырос в Килие. Получил традиционное религиозное образование, учился в хедере, русской гимназии, ешиве в Кишинёве, затем в Одессе. Начал писать на русском языке в Одессе, дебютировал на идише там же в 1912 году серией рассказов и путевых заметок в газете «Гут Моргн» (Доброе утро).

В Румынии и Аргентине

С 1914 года — в Бухаресте, где в последующие 9 лет вместе с Янкев Штернбергом был в центре культурно-театральной еврейской жизни города. Входил в группу литераторов, объединившихся вокруг ясского журнала «Лихт» (Свет), издаваемого поэтом Янкев Гропером.

В 1917-18 годах вместе с Штернбергом написал 9 музыкальных пьес малого жанра, т.н. «ревистэс», которые были ими же поставлены в специально созданной для этого труппе-ревю и имели необычайный успех. Все пьесы представляли собой музыкальные комедии с элементами гротеска — «Цимес» (Цимес — традиционное овощное рагу), «Букарэшт-Ерушолаим» (Бухарест-Иерусалим), «Мыцкедрынэм» (Внезапно), «Гринэ Блэтэр» (Зелёные листья), «Кукурику» (Кукареку), «Шолэм-Алэйхем» (Здравствуйте), «Эршелэ Острополер» (Эрш из Острополя), «Дэр Ирид Афн Дах» (Ярмарка на крыше) и «Рожинкес Мит Мандлен» (Изюм с миндалем). В 1920 году совместно с Штернбергом (и при участии Э. Штейнбарга) редактировал журнал «Дэр Вэкер» (Будильник) — кратковременный орган еврейской секции Румынской социалистической партии.

Много путешествовал, в 1923 году впервые посетил Буэнос-Айрес, вернулся в Румынию в 1925 году, а ещё через год насовсем поселился в Буэнос-Айресе, где стал редактором главной ежедневной аргентинской газеты на идише «Ди Пресэ» (Пресса), которую редактировал практически до конца жизни. Был также редактором других периодических изданий Буэнос-Айреса, включая «Уфганг» (Восход) и «Дорэм-Америке» (Южная Америка). С 1951 года — председатель союза еврейских литераторов Аргентины им. Номберга (Soc. de Escritores Judios H.D. Nomberg en Buenos Aires). Умер во время выступлений с циклом литературных лекций и семинаров в Южно-Африканской Республике.

Был женат на актрисе и антрепренёре Мириам Лерер, чья сестра, Шифра Лерер (Шифре Лерер, род. 1914, Ла Пампа, Аргентина) — известная нью-йоркская актриса еврейского театра на идише (её первый муж — еврейский актёр и певец Бенцион Витлер, 1907—1961; второй — актёр Михл Михалович, 1920—1987).

Творческая деятельность

Янкев Ботошанский написал множество книг — прозы, публицистики, мемуаров, драматургии; составитель антологии еврейской литературы Аргентины (Antologia de la Literatura Idish en Argentina, 1944) и один из основных авторов монументального «Лексикона Новой Еврейской Литературы» (Лексикон Фун Дэр Найер Идишер Литератур); переводил на идиш произведения русской литературы, в том числе роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго» (1959); вместе с И. Янасовичем составил «Книгу Памяти волынского местечка Ратно» (Изкэр-Бух Ратнэ, 1954). Занимался также театральной режиссурой. В июле 1926 года вызвал фурор в местной театральной среде Буэнос-Айреса своей постановкой и публикацией пьесы Лейба Малэха «Ибергус» (Переплавка) на табуированную в то время тему проституции и торговли живым товаром. В результате, пьеса (и тема) приобрела широкую известность, с последующими постановками в Париже, Нью-Йорке и других городах. Впоследствии Ботошанский основал собственное издательство «Я. Ботошанский», где издавал произведения еврейских литераторов Аргентины.

Напишите отзыв о статье "Ботошанский, Яков Абрамович"

Литература

  • נאָך דער פֿאָרשטעלונג (Нух дэр форштэлунг — После представления (гротески и сцены из еврейской актёрской жизни)), Фарлаг Шлайфэр: Буэнос-Айрес, 1926.
  • פֿון בײדע זײַטן ים (Фун бейдэ зайтн ям — По обе стороны моря), Буэнос-Айрес, 1929.
  • פּאָרטרעטן פֿון ייִדישע שרײַבער (Портрэтн фун идише шрайбэр — Портреты еврейских писателей), издательство журнала «Литерарише Блэтэр»: Варшава, 1933.
  • דראַמען (Драмэн — Драмы), Я. Ботошанский: Буэнос-Айрес, 1933.
  • די לעבנגעשיכטע פֿון אַ ייִדישן זשורנאַליסט: מעמואַרן (Ди лэбнсгешихтэ фун а идишн журналист: мемуарн — История жизни одного еврейского журналиста: мемуары), Буэнос-Айрес, 1942.
  • מיר װילן לעבן (Мир вилн лэбм — Мы хотим жить), Буэнос-Айрес, 1948.
  • בראַשית פֿון מדינות ישראל (Брэйшес фун мединэс исроэл — Начало государства Израиль), Буэнос-Айрес, 1948.
  • מאַמע ייִדיש (Мамэ идиш — Мама идиш (эссе и лекции)), Д. Лерман: Буэнос-Айрес, 1949.
  • פּשט: פּירוש'אים אױדף די ייִדישע שרײַבער (Пшат: пейрэшим аф ди идише шрайбэр — Истолкование: комментарии на еврейских писателей), Я. Ботошанский: Буэнос-Айрес, 1952.
  • די קעניגן פֿון דרום-אַמעריקע (Ди кенигн фун дорэм-америке: дэр «жидан» Ион ун вэйгн юбилар — Короли Южной Америки: «жид» Ион и о юбиляре), Юбилейный комитет 50—летия литературной деятельности Янкев Ботошанского: Буэнос-Айрес, 1962.
  • אָפּהאַנדלונגען און רײַזע-אײַנדרוקן (Опhандлунген ун райзэ-айндрукн — Путевые впечатления), Директориум фун дэр кредит-кооператив Лавозшехо: Буэнос-Айрес, 1967.
  • In: Yiddish South of the Border (Идиш к югу от границы), edited by Alan Astro, Albuquerque: University of New Mexico Press, 2003.

Отрывок, характеризующий Ботошанский, Яков Абрамович

В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.