Хейфец, Яша

Яша Хейфец Jascha Heifetz
Полное имя	Иосиф Рувимович Хейфец
Дата рождения	20 января (2 февраля) 1901(1901-02-02)
Место рождения	Вильна
Дата смерти	16 октября 1987(1987-10-16) (86 лет)
Место смерти	Лос-Анджелес
Страна	Российская империя Российская империя США США
Профессии	исполнитель
Инструменты	скрипка
Награды

Я́ша Хе́йфец (полное имя Ио́сиф Руви́мович Хе́йфец, 20 января (2 февраля) 1901, Вильна — 16 октября 1987, Лос-Анджелес) — американский скрипач еврейского происхождения. Считается одним из величайших скрипачей XX века.

Биография

Родился 2 февраля 1901 года в Вильно (Российская империя) в семье преподавателя музыки Рувина Элиевича Хейфеца и Хаи Израилевны Шарфштейн. У Хейфеца было две сестры — Полина (пианистка, вышла замуж за музыканта и критика Сэмюэла Хоцинова) и Эльза (вышла замуж за драматурга Сэмюэла Натаниэля Бермана). Начал учиться игре на скрипке в трёхлетнем возрасте и вскоре прослыл вундеркиндом. Первым преподавателем был известный виленский педагог Элиас (Илья Давидович) Малкин (1866—1953). В шестилетнем возрасте впервые принял участие в публичном концерте, где исполнил Концерт Феликса Мендельсона-Бартольди.

В 1910 году начал учиться в Санкт-Петербургской консерватории: сначала у О.А. Налбандяна, затем у Леопольда Ауэра. В 1913 году посетил во время гастролей по Европе Швецию и Германию, где познакомился с Фрицем Крейслером.

В 1917 году впервые посетил США, где выступил 17 октября в Карнеги-холле. Хейфец предпочёл остаться в США и в 1925 году получил американское гражданство. 7 ноября 1917 года впервые произвёл запись своей игры в коммерческих целях. Во время Второй мировой войны часто выступал перед солдатами на фронте, чтобы поднять их боевой дух. В 1934 году гастролировал в СССР.

Четвёртые гастроли в Израиле

В 1953 году во время четвёртых гастролей в Израиле Хейфец включил в свою программу Скрипичную сонату Рихарда Штрауса. В то время Штраус рассматривался многими израильтянами как нацистский композитор, и его произведения были неофициально запрещены в Израиле вместе с произведениями Рихарда Вагнера. Несмотря на просьбу правительства Израиля изменить программу, непокорный Хейфец заявил: «Музыка выше этих факторов… Я не изменю мою программу. Я имею право сам выбирать свой репертуар». В ходе всего тура публика встречала сонату Штрауса гробовым молчанием.

Хейфец получил несколько писем с угрозами, но по совету Бен-Гуриона проигнорировал их. Однажды после концерта в Иерусалиме, возле гостиницы «Царь Давид», к нему подошёл молодой человек и попытался ударить его железным прутом. Хейфецу удалось правой рукой защитить от удара свою скрипку. Когда нападавший начал убегать, Хейфец крикнул своим спутникам, которые были вооружены, чтобы они стреляли в убегавшего, однако тот так и не был задержан. Нападение впоследствии приписали раскрытой за два месяца до этого террористической группе «Малхут Исраэль» (известной также как «црифинское подполье»). Угрозы продолжали приходить, но Хейфец заявил, что не прекратит исполнять Штрауса. Последний концерт был отменён, поскольку распухшая правая рука продолжала болеть. Хейфец покинул Израиль и не возвращался до 1970 года.

Международный конкурс скрипачей имени Яши Хейфеца проводится с 2001 года на родине Хейфеца в Вильнюсе.

Педагог

В 1972 году перестал выступать на концертах и перешёл к преподаванию в университете Южной Калифорнии.

Яша Хейфец был весьма активен как педагог, преподавая вначале в Калифорнийском университете (Лос Анджелес), затем в Университете Южной Калифорнии рядом со своими друзьями и коллегами Григорием Пятигорским и Уильямом Примроузом. На протяжении нескольких лет в восьмидесятых годах он также давал частные уроки в своём доме в Беверли-Хиллз. Есть сведения, что Хейфец, будучи приверженцем железной дисциплины, распоряжался запирать ворота своего дома к началу урока, дабы проучить опоздавших студентов.

В настоящее время бывшая студия Хейфеца в Колбёрнской школе используется для проведения мастер-классов и служит источником вдохновения для учащихся консерватории. За свою преподавательскую карьеру Хейфец воспитал таких видных исполнителей, как Пьер Амуайяль, Эрик Фридман, Рудольф Кулман, Юваль Ярон, Юджин Фодор, Кэрол Синдэлл, Адам Хан-Горский, Роберт Витте, Элизабет Матески, Клэр Ходжкинс, Юкико Камеи, Варуян Коян, Шерри Клосс, Элейн Скородин, Пол Розенталь, Айк Агус.

Яша Хейфец скончался в госпитале Седарс-Синай в Лос-Анджелесе, штат Калифорния, в октябре 1987 года.

Командор ордена Почётного легиона (1957). Почётный доктор музыковедения Северо-Западного университета (1949), почётный вице-президент Международного общества Кастельнуово-Тедеско (1977).

Ссылки

• [www.allmusic.com/cg/amg.dll?P=amg&sql=41:7441~T1 Яша Хейфец] (англ.) на сайте Allmusic
• [www.rusnetusa.com/reference/showart.asp?idref=574 Биографические сведения]
• [www.eleven.co.il/article/14494 Яша Хейфец в «Электронной еврейской энциклопедии»]
• [www.prominentpeople.co.za/heifetz-jascha.aspx Биография]  (англ.)

Литература

• Копытова Г. В. Яша Хейфец в России. ― СПб.: Композитор, 2004; ISBN 5-7379-0201-3.

Отрывок, характеризующий Хейфец, Яша

– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.