Яшвили, Маринэ Луарсабовна

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Яшвили Маринэ Луарсабовна»)
Перейти к: навигация, поиск
Маринэ Яшвили
Дата рождения

2 октября 1932(1932-10-02)

Место рождения

Тбилиси, Грузинская ССР, СССР

Дата смерти

9 июля 2012(2012-07-09) (79 лет)

Место смерти

Москва, Россия

Годы активности

1957—2012

Страна

СССР СССРРоссия Россия
Грузия Грузия

Профессии

скрипачка

Инструменты

скрипка

Жанры

классическая музыка

Награды

Яшвили (Иашвили) Маринэ Луарсабовна (груз. მარინე იაშვილი; 2 октября 1932, Тбилиси9 июля 2012, Москва) — скрипачка. Народная артистка Грузии, Заслуженная артистка России (1997)[1], профессор Московской консерватории.





Биография

Родилась в г. Тбилиси (Грузия), дочь Луарсаба Сеитовича Яшвили, профессора Тбилисской консерватории, заслуженного деятеля искусств Грузинской ССР. С 6 лет обучалась игре на скрипке у своего отца. В 9-летнем возрасте дебютировала на сцене Малого зала Тбилисского театра им. Ш. Руставели с концертом Ш. Берио (под управлением А. В. Гаука). Во время Великой Отечественной войны выступала в военных госпиталях. В 13 лет была награждена медалью «За оборону Кавказа». С 14 лет начала постоянную концертную деятельность. В 1948 г. окончила музыкальную школу им. З. П. Палиашвили в Тбилиси. В 1951—1954 гг. училась в Московской консерватории (класс К. Г. Мостраса). Мострас отмечал «красивый, полный тон, высокоразвитое чувство стиля, строгую выдержанную интерпретацию, благородство вкуса, музыкальную инициативу и подлинную виртуозность» своей ученицы. В 1957 г. Яшвили под его руководством окончила аспирантуру при консерватории.

Педагогическая деятельность

Педагогическую деятельность начала в Московской консерватории в 1957 г. (до 1966 г. вела класс скрипки). В 1966—1974 гг. преподавала в Тбилисской консерватории. В 1975—1979 гг. профессор Академии искусств в г. Нови-Сад (Югославия). С 1977 г. — профессор. С 1980 г. вновь преподавала в Московской консерватории. В 1983—1992 гг. заведовала одной из кафедр скрипки. С 2007 г. работала на кафедре скрипки под руководством профессора Э. Д. Грача. С 2009 г. — на кафедре скрипки под руководством профессора С. И. Кравченко.

Ученики

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Среди учеников — лауреаты международных конкурсов, концертмейстеры симфонических оркестров, камерные исполнители, педагоги: Е. Габели, С. Красников, А. Шевлякова, М. Шестаков, Е. Шульков, Е. Цай, Ю. Дашевский, Алехандро Драго (Аргентина/США), Ни До Фьонг (I скрипка «Доминант-квартета», Вьетнам), А. Лундин (концертмейстер камерного оркестра «Виртуозы Москвы»), Р. Симович (концертмейстер London Symphony Orchestra), Н. Ковалевская (2-й концертмейстер Государственного оркестра), A. Симонян (дирижёр Европейской школы в Брюсселе)

Почётные звания и награды

Репертуар

А. Вивальди, И. С. Бах, И. Фельд, Н. Паганини, Й. Брамс, А. Вивальди — О. Респиги, П. Сарасате, А. Мачавариани, А. Шаверзашвили, Н. Мамисашвили.

Мастер-класс

[culture.ru/lecture/view/14 Мастер-класс Яшвили М. Л.]

Напишите отзыв о статье "Яшвили, Маринэ Луарсабовна"

Примечания

  1. [document.kremlin.ru/doc.asp?ID=074742 Почётное звание присвоено указом президента России № 539 от 30 мая 1997 года]


Отрывок, характеризующий Яшвили, Маринэ Луарсабовна

Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.