Яшвили, Паоло Джибраэлович
| Паоло Яшвили | |
| პაოლო იაშვილი | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Род деятельности: |
Поэт, общественный деятель |
| Направление: | |
| Язык произведений: | |
Паоло Джибраэлович Яшвили (Иашвили, груз. პაოლო იაშვილი; 17 (29) июня), 1895, Аргвети, Российская империя — 22 июля, 1937, Тбилиси, СССР) — грузинский советский поэт и общественный деятель.
Краткая биография
Павел Джибраэлович Яшвили родился в селе Аргвети, печататься начал ещё с 1911.[1] В 1915 в Кутаисе им была организована литературная группа поэтов-символистов «Голубые роги», со следующего года стал выпускаться альманах Голубой рог.
После установления Советской власти в Грузии поэзия Яшвили стала склоняться к реализму. В 1920-е гг. был издан сборник стихов «Новая Колхида» с пафосными произведениями в честь социализма («Инженерам поэзии», «Ленину», «Тбилиси», «Самгорским строителям»).[2]
На русском языке стихи П. Яшвили были изданы в переводе Б. Пастернака.
Кроме поэзии Паоло Яшвили был и общественным деятелем — в 1924 году Яшвили стал кандидатом в члены ЦИК Грузии, с 1934 — член Закавказского ЦИК.
Гибель
В 1937 году были репрессированы и расстреляны близкие товарищи Яшвили Тициан Табидзе и Николо Мицишвили, вскоре сам он в ожидании ареста покончил с собой. Власти заставляли его написать статью о Тициане Табидзе и объявить того врагом народа.
Паоло Яшвили застрелился во время погромного проработочного собрания в Союзе писателей Грузии, на повестке которого стоял вопрос «о политической бдительности». Он покончил с собой с помощью оружия, которое ему подарил Табидзе (первоначально Тициан хотел сделать подарок С. Есенину).
Напишите отзыв о статье "Яшвили, Паоло Джибраэлович"
Примечания
- ↑ Паоло Яшвили — статья из Большой советской энциклопедии.
- ↑ [www.vslovar.ru/66908.html Яшвили Паоло]
Отрывок, характеризующий Яшвили, Паоло Джибраэлович
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
