Яшвиль, Владимир Михайлович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Яшвиль Владимир Михайлович»)
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Михайлович Яшвиль (Яшвили)
Дата рождения

15 июля 1764(1764-07-15)

Место рождения

Муромцево, Калужская губерния

Дата смерти

20 июля 1815(1815-07-20) (51 год)

Принадлежность

Россия Россия

Звание

генерал-майор

Награды и премии

опден Св. Владимира 4-й ст. с бантом

Яшвиль (Иашвили) Владимир Михайлович (груз. ვლადიმერ იაშვილი) (15 июля 1764 — 20 июля 1815) — князь, генерал-майор, участник Русско-турецкой войны, участник дворцового заговора против императора Павла I[1].





Биография

Из грузинского княжеского рода Иашвили. В 1784 года определен в Артиллерийский и Инженерный шляхетский кадетский корпус, откуда выпущен в 1786 году штык-юнкером в Бомбардирский полк, а затем в лейб-гвардии Артиллерийский батальон. Участвовал в Русско-турецкой войне: в боях при Бендерах, Кинбурне, во взятии Измаила. Находился в сражении с польскими конфедератами в 1792 году и против польских повстанцев в 1794 году .

Убийство Павла I

Как свидетельствуют мемуаристы, Владимир Яшвиль принял участие во всех эпизодах убийства Павла I — он был одним из 10 человек, находившихся в спальне Павла I в момент убийства[1]. Мемуаристы также сходятся в том, что В. М. Яшвиль был первым, кто ударил императора и сбил его с ног, потом другие удушили Павла I шарфом[1]. Вскоре после переворота появились копии письма В. М. Яшвиля императору Александру I:
Государь, с той минуты, когда несчастный безумец Ваш отец, вступил на престол, я решился пожертвовать собою, если нужно будет для блага России, которая со времени кончины Великого Петра была игралищем временщиков, и, наконец, жертвою безумца. Отечество наше находится под властью самодержавною — самою опасною из всех властей, потому что участь миллионов людей зависит от великости ума и души одного человека. Петр Великий нес со славою бремя самодержавия, и под мудрою его властью отечество отдыхало, но гении редки, и, как в настоящую минуту осталось одно средство — убийство, мы за него взялись. Бог правды знает, что наши руки обагрились кровью не из корысти, пусть жертва будет не бесполезна. Поймите Ваше великое призвание, будьте на престоле, если это возможно, честным человеком и русским гражданином. Поймите, что для отчаяния есть всегда средства, и не доводите отечество до гибели. Человек, который жертвует жизнью для России, вправе Вам это сказать, я теперь более велик, чем вы, потому, что ничего не желаю, и, если бы даже нужно было для спасения Вашей славы, которая так для меня дорога только потому, что она слава и России, я готов был бы умереть на плахе, — но это бесполезно, вся вина падет на Вас, и не такие поступки покрывает царская мантия. Удаляюсь в мои деревни, постараюсь там воспользоваться кровавым уроком и пещись о благе моих подданных. Царь царствующих простит или покарает меня в предсмертный час; молю его чтоб жертва моя была бы не бесполезна! Прощайте, государь! Пред государем я спаситель отечества, пред сыном — убийца отца. Прощайте, да будет благословение Всевышнего на Россию и Вас — её земного кумира, да не постыдиться она его во века![1]
Остается неизвестным, было ли письмо отправлено адресату. Историки полагают, что именно это письмо, проникнутое духом французской революции, а не факт участия в заговоре и цареубийстве, послужило причиной опалы В. М. Яшвиля[1].

В начале 1803 года по приказанию императора Александра I князь Яшвиль был сослан в своё имение с запрещением бывать в обеих столицах.

Отечественная война 1812 года

В начале Отечественной войны Яшвиль обратился с просьбой к генерал-лейтенанту Василию Шепелеву о разрешении участвовать в боевых действиях против французов, после чего был зачислен в состав Калужского ополчения[2]. Кратковременное пребывание Яшвиля в делах против неприятеля ознаменовалось успешными действиями под Ельней и освобождением её. Однако, узнав об употреблении к службе опального генерала, император приказал М. И. Кутузову немедленно отстранить его от дел и вернуть в место ссылки, что было исполнено 31 октября 1812 года.

Карьера

  •  ??? — полковник 6-го артиллерийского полка
  • 13 ноября 1800 года — произведен в генерал-майоры с назначением во флотскую артиллерию цейхмейстером
  • 16 марта 1801 года — переведен генерал-майором в лейб-гвардии Артиллерийский батальон
  • 27 августа 1801 года — назначен шефом 10-го артиллерийского батальона
  • 13 октября 1801 года — уволен в отставку

Награды

Семья

Владимир Михайлович был женат на Варваре Александровне Сухово-Кобылиной, дочери Александра Васильевича Сухово-Кобылина и Авдотьи Ивановны Мусиной-Пушкиной, тётке драматурга А. В. Сухово-Кобылина. В браке родились сын и 4 дочери[3].

Брат — генерал-адъютант Лев Яшвиль.

Разное

В дневниках А. С. Пушкина за 1833—1834 годы есть запись, в которой автор называет Яшвиля «педерастом и отъявленным игроком». Естественно, эта запись не могла относиться к Владимиру Яшвилю, умершему почти 20 лет назад, а относилась к его младшему брату, российскому генералу Льву Яшвилю.

Напишите отзыв о статье "Яшвиль, Владимир Михайлович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 М. М. Сафонов [history-gatchina.ru/paul/zagovor/yashvil.htm Грузинский князь Яшвиль]
  2. [www.shepelevy.by.ru/vasilij_fedorovich_full.htm Василий Федорович Шепелев]
  3. [www.regiment.ru/bio/Y/58.htm князь Яшвиль Владимир Михайлович]. Проверено 20 декабря 2013.

Ссылки

  • [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_ya03.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 636.
  • [nobility.pro/ru/statya/559-yashvili История рода Яшвили (Яшвиль)]
  • [nobility.pro/genealogy/individual.php?pid=I9501&ged=tree Потомки и предки Владимира Яшвили]

Отрывок, характеризующий Яшвиль, Владимир Михайлович

– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел: