Яшевский, Александр
| Александр Яшевский Аляксандр Яшэўскі | ||
| ||
|---|---|---|
| c 9 июня 2015 года | ||
| Церковь: | Римско-католическая церковь | |
| Рождение: | 6 августа 1974 (49 лет) Сморгонь, Белорусская ССР, СССР | |
| Принятие священного сана: | 24 июня 2000 года | |
| Принятие монашества: | 2 августа 1998 года | |
| Епископская хиротония: | 27 июня 2015 года | |
| ||
Александр Яшевский (белор. Аляксандр Яшэўскі; 6 августа 1974, Сморгонь) — вспомогательный епископ католической архиепархии Минска-Могилёва. Член конгрегации салезианцев Дона Боско.
Биография
В 1991 году поступил в Салезианскую духовную семинарию в городе Червиньск-над-Вислой (Польша). Продолжил образование в салезианской духовной семинарии в городе Лодзь (Польша) и в Папском Салезианском университете в Риме, где получил степень лиценциата догматического богословия. 2 августа 1998 года принёс вечные монашеские обеты в конгрегации салезианцев. Рукоположение в священники принял 24 июня 2000 года в родном городе.
Служил в приходах Борунов и Жодишок, исполнял обязанности викария прихода св. Михаила Архангела в Сморгони, который окормляют салезианцы. С 2001 по 2002 год возглавлял салезианский центр в п. Октябрьский Московской области. После возвращения в Белоруссию был настоятелем прихода свв. Петра и Павла в Жупранах. С 2005 по 2008 год занимал должность директора салезианского общества в Минске, выполняя одновременно обязанности викария в минском приходе св. Иоанна Крестителя. С 2011 года — директор салезианского центра в городе Сморгонь и глава белорусской провинции ордена салезианцев. В 2014 году вновь возглавил салезианское общество в Минске[1].
9 июня 2015 года папа Франциск назначил о. Александра Яшевского вспомогательным епископом архиепархии Минска-Могилёва. 27 июня 2015 года состоялась епископская хиротония, которую совершил апостольский нунций Клаудио Гуджеротти в сослужении с архиепископом Минска-Могилёва Тадеушем Кондрусевичем и епископом Гродно Александром Кашкевичем[2]. Как все вспомогательные епископы Александр Яшевский стал титулярным епископом, епископом Фурнуса Большого (Furnos Maior). Епископским девизом Александр Яшевский избрал фразу «Cui Deus est, omnia sunt» (В ком есть Бог, у того есть всё)[2]. Задачей епископа Яшевского будет работа в Могилёвской части Минско-Могилёвского архидиоцеза[2].
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[catholic.by/2/images/phocagallery/2015/06/2015-06-27-sakra-jash/thumbs/phoca_thumb_l_sakra-101.jpg Александр Яшевский на сайте Католической церкви в Белоруссии] |
Преподаёт догматическое богословие в Минском теологическом колледже имени св. Иоанна Крестителя. Владеет белорусским, русским, польским и итальянским языками[1].
Напишите отзыв о статье "Яшевский, Александр"
Примечания
Ссылки
- [catholic.by/2/conference/bishops/126140.html Александр Яшевский на сайте «Рыма-каталіцкі Касцёл на Беларусі»] (белор.)
- [catholic-hierarchy.org/bishop/byash.html Александр Яшевский на сайте «Catholic Hierarchy»] (англ.)
Отрывок, характеризующий Яшевский, Александр
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
